Юрий Нестеров:
«Благодаря письмам понимаешь, что забыть — значит, предать»
Ранее мы сообщали о том, что к 9 мая театр готовит музыкально-драматическую композицию «Нам нужна одна Победа». В одном действе сольются два феномена: солдатские письма и песни военных лет. Исследовать любой из них театральными методами непросто в силу огромности и многогранности каждого. Сочетать — и того труднее. Как продвигается работа над композицией, рассказывает режиссер Юрий Нестеров.
— Юрий Петрович, чем продиктован выбор композиции как жанра? Обширным опытом подобных постановок?
— Да, так получилось, что тема Великой Отечественной войны мне очень хорошо знакома. Но письмами я серьезно занялся впервые и понял, что этот материал определяет жанр. Он настолько специфический, настолько четко задающий тему, что не требует каких-либо поэтических дополнений. Любая поэзия — даже самая лучшая — несет на себе печать обобщения. Даже когда поэт описывает личные ощущения от боя, это все равно обобщенный образ. Письма делают совершенно другую вещь: они превращают облик воинов в лица реальных людей. И главным становится то, как люди переносят тяготы, и что это значит — быть на войне, находиться в разлуке. Я сосредоточился на этой очень трогательной теме: как люди переносят разлуку. Я не представляю каково было воевать тем, у кого не было связи с близкими. Недаром в то время было придумано множество новшеств, чтобы люди имели переписку. Я, например, не знал, что с августа 1941 года ввели такую практику: помимо похоронки, родители получали письмо, написанное либо другом, либо командиром погибшего. Многие из этих писем имели далеко идущие последствия, превращаясь иногда в переписку. Или, например, распространенная в то время практика написания писем незнакомому солдату. Не имелись в виду личные отношения — эти письма, напротив, редко имели продолжение. Работая в Сыктывкаре, читал много писем, которые писали коллективы организаций. Например, девушки швейного цеха пишут солдату Петрову. Эти послания имели огромное значение на фронте. Это есть почти в каждом письме — слова о том, как важна эта связь, как важно ее сохранить.
— Разумеется, ценность письма из дома известна каждому солдату. Вы прочли множество таких писем. О чем они?
— В письмах сохранились удивительные истории борьбы за жизнь конкретных людей. Очень много пишут о выживании — выживании своем, семьи, детей — в совершенно невероятных и различных формах, как со стороны жены, так и со стороны мужа. Вплоть до драматических моментов, когда муж понимает, что жена бросит его при первой же возможности. И, напротив, когда жена пишет мужу и рассказывает только о детях. Вообще эта связь — «жена, муж, дети» — она уникальна и очень драматична. Начиная с самого мрачного варианта, когда погибает жена, — а это тоже типично — и дети исчезают. Очень многие солдаты искали их во время войны. У нас есть письмо солдата, который искал детей два года, и ему повезло. Он понимает, как сильно изменились его дети, которые два года прожили на улице, и дает директрисе детдома право применять к ним физическую силу, но главное — просит взять на себя ответственность за то, чтобы они выросли порядочными людьми. Ведь что такое дети во время войны? Это бандитизм, воровство… Солдаты это все прекрасно понимали. И все это безумно драматично и трогательно. Проблема была одна: как все это ужать. Я даже не мог себе позволить взять ни одного целого письма — только отрывки. И у нас вошло всего тридцать таких отрывков.
— А сколько Вам пришлось перечитать? Многие сотни?
— Что делать? Надо было отбирать. Другое дело, что все это очень драматично. Например, есть целый класс писем, когда отцы пытались воспитывать своих детей через письма. Как они программировали своих детей, как готовили их к тому, что они не вернутся... Или, например, мы используем письма двух снайперш: Маши Поливановой и Наташи Ковшовой. После их геройской гибели, в братскую могилу вместе с ними положили четыре тысячи наших бойцов. Это в результате одного лишь боя за одну деревню… Можете себе представить? Да, в письмах не описываются бои, не описываются стратегические маневры, но там очень хорошо видно, что значит переживать эти ужасы чисто по-человечески. Видно, как со временем ситуация накаляется — война продолжается, и ждать становится все труднее. Очень часто не дожидались, очень часто сдавали нервы. Очень часто умирали дети, и солдаты умоляли жен сохранить их, гибнущих от болезней и голода.
— Если я попросил бы Вас выделить главное в этих письмах, что бы это было?
— Для солдат было очень важно, чтобы о них сохранили память. Вот муж, например, уговаривает жену сохранить его письма, даже если она станет жить с другим человеком — пусть сыновья, когда вырастут без него, прочтут и поднимут чарку за его мучения. Самым главным для них было, чтобы о них помнили — помнили, что они исполнили свой долг. Они не могли поверить, что кто-то может об этом забыть. Благодаря письмам понимаешь, что забыть — это предать. А предать эту память страшно. Должен сказать, что ни в одном письме мне не приходилось читать о роли партии или роли Сталина. Они умирали за свою семью, Родину. И эта тема лейтмотивом проходит через всю военную переписку. У них «дети, семья и Родина» — это неотделимо и пишется через запятую чуть ли не в каждом письме.
— Исходя из Ваших рассказов, мне кажется, что по каждому такому письму можно сделать отдельный спектакль. Работая над композицией, Вы не чувствуете себя скованным «низким жанром»?
— В данном случае никакой проблемы нет: композиции — это уникальный, сложный жанр, который тоже является театральным. И он в некотором смысле даже более ёмкий, чем спектакль. Это ведь тоже обобщение, которое появляется в результате анализа большого числа судеб конкретных людей. Композицию нельзя сбрасывать со счетов – это очень сложный и важный жанр.
— Тем более, что мы с Вами затронули только одну сторону — драматический компонент — и совсем не говорили о музыкальной составляющей.
— Вторая половина композиции — военная песня — еще более емкий жанр, который вбирает в себя все и выдает на совершенно ином генетическом уровне. Настоящая военная песня многослойна и являет собой квинтэссенцию тысяч писем. Поэтому в музыкальном плане выбор пал на песни именно военных лет, которые пелись самими фронтовиками. Их во всем сегодняшнем репертуаре процентов пять-десять, не больше — большинство самых популярных песен о войне написаны после неё. Но как трогательно, как душевно звучат сегодня эти простые лирические песни военных лет. Удивительно, но именно такие песни больше всего любили фронтовики. Помните гениальную строчку у Окуджавы: «Не верьте пехоте, когда она бравые песни поет».
— Феномен «Синего платочка»: на первый взгляд, песня как песня, и нет в ней ничего особенного. Но она обрела феноменальную популярность.
— Совершенно верно, поскольку в этой песне — вся суть солдатского бытия. Я настоял на том, чтобы в композицию включили переделку этой песни, которая известна под названием «22 июня, ровно в 4 часа». Я нашел свидетельства о том, что в 1941 году все деревни пели эту песню. Бабы провожали мужиков, рыдали и пели эту песню.
— В композиции Вы также будете делать акцент на лирических песнях?
— Да, в основе будут лирические песни. Все эти бравурные и маршевые песни — они хоровые. У нас вряд ли это получится. Коме того, лирические песни больше подходят к нашей истории. Но это самые известные песни, которые слышали и слушали фронтовики во время войны.
— Уверен, старшему поколению наших зрителей они хорошо знакомы. А молодежь? Найдут ли эти песни отклик в сердцах молодых?
— Мне кажется, что сейчас наблюдается возвращение к этому музыкальному пласту. Я слышал потрясающие переделки. Например, вариант «Темной ночи» в рок-аранжировке. Появляются и новые замечательные песни о войне. И это самое главное: значит, помнят. Если мы забудем об этом — России не станет. Все-таки эта Победа нас очень крепко связывает.
— Напоследок попрошу Вас сказать несколько слов о сценографии: какой она будет?
— Я не стал бы сейчас раскрывать все карты. У нас есть решение, продиктованное множеством обстоятельств. Оно своеобразное, но очень легкое, лиричное. Ведь у нас музыкальная композиция, а лиричность, как я уже говорил, характернейшая черта военных песен.
Беседовал Артемий Орлов.
— Юрий Петрович, чем продиктован выбор композиции как жанра? Обширным опытом подобных постановок?
— Да, так получилось, что тема Великой Отечественной войны мне очень хорошо знакома. Но письмами я серьезно занялся впервые и понял, что этот материал определяет жанр. Он настолько специфический, настолько четко задающий тему, что не требует каких-либо поэтических дополнений. Любая поэзия — даже самая лучшая — несет на себе печать обобщения. Даже когда поэт описывает личные ощущения от боя, это все равно обобщенный образ. Письма делают совершенно другую вещь: они превращают облик воинов в лица реальных людей. И главным становится то, как люди переносят тяготы, и что это значит — быть на войне, находиться в разлуке. Я сосредоточился на этой очень трогательной теме: как люди переносят разлуку. Я не представляю каково было воевать тем, у кого не было связи с близкими. Недаром в то время было придумано множество новшеств, чтобы люди имели переписку. Я, например, не знал, что с августа 1941 года ввели такую практику: помимо похоронки, родители получали письмо, написанное либо другом, либо командиром погибшего. Многие из этих писем имели далеко идущие последствия, превращаясь иногда в переписку. Или, например, распространенная в то время практика написания писем незнакомому солдату. Не имелись в виду личные отношения — эти письма, напротив, редко имели продолжение. Работая в Сыктывкаре, читал много писем, которые писали коллективы организаций. Например, девушки швейного цеха пишут солдату Петрову. Эти послания имели огромное значение на фронте. Это есть почти в каждом письме — слова о том, как важна эта связь, как важно ее сохранить.
— Разумеется, ценность письма из дома известна каждому солдату. Вы прочли множество таких писем. О чем они?
— В письмах сохранились удивительные истории борьбы за жизнь конкретных людей. Очень много пишут о выживании — выживании своем, семьи, детей — в совершенно невероятных и различных формах, как со стороны жены, так и со стороны мужа. Вплоть до драматических моментов, когда муж понимает, что жена бросит его при первой же возможности. И, напротив, когда жена пишет мужу и рассказывает только о детях. Вообще эта связь — «жена, муж, дети» — она уникальна и очень драматична. Начиная с самого мрачного варианта, когда погибает жена, — а это тоже типично — и дети исчезают. Очень многие солдаты искали их во время войны. У нас есть письмо солдата, который искал детей два года, и ему повезло. Он понимает, как сильно изменились его дети, которые два года прожили на улице, и дает директрисе детдома право применять к ним физическую силу, но главное — просит взять на себя ответственность за то, чтобы они выросли порядочными людьми. Ведь что такое дети во время войны? Это бандитизм, воровство… Солдаты это все прекрасно понимали. И все это безумно драматично и трогательно. Проблема была одна: как все это ужать. Я даже не мог себе позволить взять ни одного целого письма — только отрывки. И у нас вошло всего тридцать таких отрывков.
— А сколько Вам пришлось перечитать? Многие сотни?
— Что делать? Надо было отбирать. Другое дело, что все это очень драматично. Например, есть целый класс писем, когда отцы пытались воспитывать своих детей через письма. Как они программировали своих детей, как готовили их к тому, что они не вернутся... Или, например, мы используем письма двух снайперш: Маши Поливановой и Наташи Ковшовой. После их геройской гибели, в братскую могилу вместе с ними положили четыре тысячи наших бойцов. Это в результате одного лишь боя за одну деревню… Можете себе представить? Да, в письмах не описываются бои, не описываются стратегические маневры, но там очень хорошо видно, что значит переживать эти ужасы чисто по-человечески. Видно, как со временем ситуация накаляется — война продолжается, и ждать становится все труднее. Очень часто не дожидались, очень часто сдавали нервы. Очень часто умирали дети, и солдаты умоляли жен сохранить их, гибнущих от болезней и голода.
— Если я попросил бы Вас выделить главное в этих письмах, что бы это было?
— Для солдат было очень важно, чтобы о них сохранили память. Вот муж, например, уговаривает жену сохранить его письма, даже если она станет жить с другим человеком — пусть сыновья, когда вырастут без него, прочтут и поднимут чарку за его мучения. Самым главным для них было, чтобы о них помнили — помнили, что они исполнили свой долг. Они не могли поверить, что кто-то может об этом забыть. Благодаря письмам понимаешь, что забыть — это предать. А предать эту память страшно. Должен сказать, что ни в одном письме мне не приходилось читать о роли партии или роли Сталина. Они умирали за свою семью, Родину. И эта тема лейтмотивом проходит через всю военную переписку. У них «дети, семья и Родина» — это неотделимо и пишется через запятую чуть ли не в каждом письме.
— Исходя из Ваших рассказов, мне кажется, что по каждому такому письму можно сделать отдельный спектакль. Работая над композицией, Вы не чувствуете себя скованным «низким жанром»?
— В данном случае никакой проблемы нет: композиции — это уникальный, сложный жанр, который тоже является театральным. И он в некотором смысле даже более ёмкий, чем спектакль. Это ведь тоже обобщение, которое появляется в результате анализа большого числа судеб конкретных людей. Композицию нельзя сбрасывать со счетов – это очень сложный и важный жанр.
— Тем более, что мы с Вами затронули только одну сторону — драматический компонент — и совсем не говорили о музыкальной составляющей.
— Вторая половина композиции — военная песня — еще более емкий жанр, который вбирает в себя все и выдает на совершенно ином генетическом уровне. Настоящая военная песня многослойна и являет собой квинтэссенцию тысяч писем. Поэтому в музыкальном плане выбор пал на песни именно военных лет, которые пелись самими фронтовиками. Их во всем сегодняшнем репертуаре процентов пять-десять, не больше — большинство самых популярных песен о войне написаны после неё. Но как трогательно, как душевно звучат сегодня эти простые лирические песни военных лет. Удивительно, но именно такие песни больше всего любили фронтовики. Помните гениальную строчку у Окуджавы: «Не верьте пехоте, когда она бравые песни поет».
— Феномен «Синего платочка»: на первый взгляд, песня как песня, и нет в ней ничего особенного. Но она обрела феноменальную популярность.
— Совершенно верно, поскольку в этой песне — вся суть солдатского бытия. Я настоял на том, чтобы в композицию включили переделку этой песни, которая известна под названием «22 июня, ровно в 4 часа». Я нашел свидетельства о том, что в 1941 году все деревни пели эту песню. Бабы провожали мужиков, рыдали и пели эту песню.
— В композиции Вы также будете делать акцент на лирических песнях?
— Да, в основе будут лирические песни. Все эти бравурные и маршевые песни — они хоровые. У нас вряд ли это получится. Коме того, лирические песни больше подходят к нашей истории. Но это самые известные песни, которые слышали и слушали фронтовики во время войны.
— Уверен, старшему поколению наших зрителей они хорошо знакомы. А молодежь? Найдут ли эти песни отклик в сердцах молодых?
— Мне кажется, что сейчас наблюдается возвращение к этому музыкальному пласту. Я слышал потрясающие переделки. Например, вариант «Темной ночи» в рок-аранжировке. Появляются и новые замечательные песни о войне. И это самое главное: значит, помнят. Если мы забудем об этом — России не станет. Все-таки эта Победа нас очень крепко связывает.
— Напоследок попрошу Вас сказать несколько слов о сценографии: какой она будет?
— Я не стал бы сейчас раскрывать все карты. У нас есть решение, продиктованное множеством обстоятельств. Оно своеобразное, но очень легкое, лиричное. Ведь у нас музыкальная композиция, а лиричность, как я уже говорил, характернейшая черта военных песен.
Беседовал Артемий Орлов.
