Динар Хаматнуров:
«Я еще не «наигрался»
и экспериментирую»
Всемирный день театра не за горами — его отмечают 27 марта. К этой дате мы планируем выпустить свежую премьеру — комедию Динара Хаматнурова «Love story». В основе спектакля лежит, пожалуй, наиболее известная пьеса знаменитого уральского драматурга Николая Коляды «Старая Зайчиха». О работе над спектаклем мы попросили рассказать режиссера Динара Хаматнурова.
— Динар Нуруллович, что Вас привлекло в «Старой зайчихе»? Чем продиктован выбор этого материала?
— Мне нужна была пьеса, которая раскрывала бы актрису. Я вспомнил про «Старую зайчиху», которая когда-то шла в нашем театре. Там как раз про двух актеров, в прошлом — семейную пару. И героиня там острохарактерная, а это, как раз, наш случай. Я перечитал пьесу и понял — это именно то, что нужно. В ней есть знаменитая вахтанговская триада: «время — автор — коллектив». Она актуальна и хорошо раскладывается на нашу труппу.
— С героиней вопросов не было — материал, насколько я понял, подбирался под возможности Ольги Ермаковой. А герой? Вы сразу решили работать с Николаем Аникиным или рассматривались варианты?
— Рассматривались: это связано с высокой загруженностью Николая Алексеевича в целом и в текущем сезоне в частности. Но, поразмыслив хорошенько, я понял, что это именно Колина роль — он хорошо знает эту пьесу, а когда артист в материале, то и результат соответствующий. Уверен, что Коля с Ольгой создадут тот дуэт, который мне хотелось бы видеть на сцене. Мы ведь ко Дню театра планировали совсем другую постановку, но пандемия спутала нам все карты. Тем не менее пьеса должна быть связана с театром. А этот текст, как выяснилось, основан едва ли не на реальных событиях. Я, кстати, не знал, что фабула этой пьесы реальна, и эта история с ложечкой, оказывается, тоже имела место. Тем лучше для нас. Хотя реальность этой истории не является определяющим фактором при выборе материала — первична все-таки художественная его ценность. Я вообще, признаться, испытываю некоторую слабость к уральской школе драматургии: и к творчеству самого Коляды, и Сигарева, и Архипова — его ученика, чей «Дембельский поезд» я ставил. Есть в них что-то особенное — сочетание обыденной жизни, нашей узнаваемой реальности с сюрреализмом, с вещами, выходящими за пределы нашего опыта, со сверхчувственным. И это всегда неожиданно и прекрасно, когда потусторонний хаос врывается в совершенно будничную историю.
— Когда потребовалось написать инсценировку к «Крокодилу», Вы, помнится, также решили обратиться к Коляде. Кстати, «Крокодил» был спектаклем густонаселенным, «Love story», напротив, камерная постановка. С какими спектаклями работать легче?
— С густонаселенными всегда сложнее, конечно. Это же актеры! Кто-то чем-то всегда недоволен, всегда тянет одеяло на себя. И чем больше актеров — тем хуже ситуация. Здесь мы работаем узким кругом единомышленников — людей, заинтересованных в пьесе, в работе над спектаклем. В крупных коллективах всегда найдется индивидуум, чье мнение идет в разрез с мнением большинства. Актеры — они же сами себе режиссеры и зачастую не доверяют постановщику. Другое дело, что такие артисты, сами того не замечая, как правило, остаются в пролете — роль не получается, когда ты замкнут на самом себе.
— В своем интервью Коляда рассказывал о том, как над текстом этой пьесы трудился Валентин Иосифович Гафт, что-то выкидывая, что-то меняя.
— Он — великий актер, у него колоссальный опыт. Не удивительно, что драматург прислушивался к его замечаниям. Я тоже прислушиваюсь, конечно, особенно если замечания по делу: динамике, хронометражу, мизансценам.
— Многим нашим зрителям известно, что Вы совмещаете режиссерскую работу с должностью заведующего музыкальным цехом и создаете музыку к спектаклям. Как продвигается работа над музыкой на этот раз?
— На этот раз я музыку не пишу. У нас ее будет не много, и я решил ограничиться использованием чужих композиций.
— Понятно. А в отношении сценографии какие мысли? Какой Вы ее видите?
— Художник Екатерина Давыдова, с которой мы работаем над этой постановкой, поддержала мое решение уйти от эстетики спектакля, поставленного Колядой, — от множества бытовых деталей и кричащей яркости, свойственных его стилю. У него спектакль очень яркий, густонаселенный, динамичный — все бегают в париках этих раскрашенных. Я не любитель такой эстетики, если честно. Я, наверное, еще не так испорчен (смеется). У нас будет по-другому. Но все равно будет некоторый сюр такой. Когда ты чего-то не умеешь, когда у тебя что-то не получается, надо прибегать к сюру (смеется).
— Я думал, это Ваш творческий прием!
— Нет, это мой «хитрый ход» (смеется). Я же молодой режиссер и не так много ставлю. Я еще не «наигрался» и экспериментирую. Говорят, режиссер — профессия второй половины жизни. Вот, будет мне лет 60-70, тогда, наверное, буду ставить что-то более монументальное, правильное, классическое. А молодость — лучшее время для экспериментов.
— Согласен, но вернемся к сценографии. Насколько я понял, она будет компактной и сдержанной. Для малой сцены?
— Нет, для любой. Такую задачу передо мной поставило руководство театра — чтобы спектакль был компактным и мобильным. Чтобы его можно было легко смонтировать и сыграть на любой сцене. И мы делаем такой вариант с прицелом на возможные гастроли. Потому декорация будет минималистичной, модульной и мобильной. Наша концепция это «театр в театре» — там будет и сцена с подиумом, и прожекторы, которые будет видно, и доминирующее в композиции сердце, сделанное из театральных костюмов.
— Это символично, ведь в пьесе так много актерской боли, Вам так не кажется?
— Да, конечно. Так и бывает в театре, особенно если актеры — супруги. Это всегда проблема. Они же всегда конкурируют, соперничают: кто на каком счету в театре, кто играл какие роли, кто больше сыграл главных и тому подобное. Уступают друг другу только в редких, исключительных случаях. Он же неспроста уехал в отдаленный северный город. Конкретно в пьесе об этом не говорится, но что-то же привело его в это богом забытое место. Ведущие театры, главные роли, всероссийская слава — ничего этого не случилось. В сухом остатке — два глубоко несчастных человека.
— Что имеем — не храним, потерявши — плачем?
— Можно и так сказать. Этот текст содержит послание артистам, которое по смыслу схоже с тем, что говорила на склоне лет Фаина Георгиевна Раневская. Она адресовала свой месседж молодым актерам: «...сама была такой же дурой. Теперь перед финишем понимаю ясно, что всё пустое. Нужны только доброта и сострадание». Театр – это еще не вся жизнь. Это только ничтожно малая ее доля.
— Профессиональное искусство немилосердно: имена скольких актеров мы знаем? А их — несколько тысяч, если не десятков тысяч, большинство из которых проживают свою жизнь в безвестности.
— И нужде — недаром героиня подрабатывает и тамадой, и ведущей, и ехать соглашается к черту на кулички. Не от хорошей жизни, по всей видимости. И еще нарочито так лжет: «Я — заслуженная, скоро народную дадут». Она, конечно, «вечно заслуженная». Есть такая категория артистов.
— У него ситуация не лучше. Как Вы думаете, чем у них дело кончится?
— На данном этапе сложно сказать — не знаю, к чему мы придем. Но мы постараемся сделать спектакль в легком комедийном ключе. Не стоит забывать, что это серьезная и глубокая, но все-таки комедия.
Беседовал Артемий Орлов.
— Динар Нуруллович, что Вас привлекло в «Старой зайчихе»? Чем продиктован выбор этого материала?
— Мне нужна была пьеса, которая раскрывала бы актрису. Я вспомнил про «Старую зайчиху», которая когда-то шла в нашем театре. Там как раз про двух актеров, в прошлом — семейную пару. И героиня там острохарактерная, а это, как раз, наш случай. Я перечитал пьесу и понял — это именно то, что нужно. В ней есть знаменитая вахтанговская триада: «время — автор — коллектив». Она актуальна и хорошо раскладывается на нашу труппу.
— С героиней вопросов не было — материал, насколько я понял, подбирался под возможности Ольги Ермаковой. А герой? Вы сразу решили работать с Николаем Аникиным или рассматривались варианты?
— Рассматривались: это связано с высокой загруженностью Николая Алексеевича в целом и в текущем сезоне в частности. Но, поразмыслив хорошенько, я понял, что это именно Колина роль — он хорошо знает эту пьесу, а когда артист в материале, то и результат соответствующий. Уверен, что Коля с Ольгой создадут тот дуэт, который мне хотелось бы видеть на сцене. Мы ведь ко Дню театра планировали совсем другую постановку, но пандемия спутала нам все карты. Тем не менее пьеса должна быть связана с театром. А этот текст, как выяснилось, основан едва ли не на реальных событиях. Я, кстати, не знал, что фабула этой пьесы реальна, и эта история с ложечкой, оказывается, тоже имела место. Тем лучше для нас. Хотя реальность этой истории не является определяющим фактором при выборе материала — первична все-таки художественная его ценность. Я вообще, признаться, испытываю некоторую слабость к уральской школе драматургии: и к творчеству самого Коляды, и Сигарева, и Архипова — его ученика, чей «Дембельский поезд» я ставил. Есть в них что-то особенное — сочетание обыденной жизни, нашей узнаваемой реальности с сюрреализмом, с вещами, выходящими за пределы нашего опыта, со сверхчувственным. И это всегда неожиданно и прекрасно, когда потусторонний хаос врывается в совершенно будничную историю.
— Когда потребовалось написать инсценировку к «Крокодилу», Вы, помнится, также решили обратиться к Коляде. Кстати, «Крокодил» был спектаклем густонаселенным, «Love story», напротив, камерная постановка. С какими спектаклями работать легче?
— С густонаселенными всегда сложнее, конечно. Это же актеры! Кто-то чем-то всегда недоволен, всегда тянет одеяло на себя. И чем больше актеров — тем хуже ситуация. Здесь мы работаем узким кругом единомышленников — людей, заинтересованных в пьесе, в работе над спектаклем. В крупных коллективах всегда найдется индивидуум, чье мнение идет в разрез с мнением большинства. Актеры — они же сами себе режиссеры и зачастую не доверяют постановщику. Другое дело, что такие артисты, сами того не замечая, как правило, остаются в пролете — роль не получается, когда ты замкнут на самом себе.
— В своем интервью Коляда рассказывал о том, как над текстом этой пьесы трудился Валентин Иосифович Гафт, что-то выкидывая, что-то меняя.
— Он — великий актер, у него колоссальный опыт. Не удивительно, что драматург прислушивался к его замечаниям. Я тоже прислушиваюсь, конечно, особенно если замечания по делу: динамике, хронометражу, мизансценам.
— Многим нашим зрителям известно, что Вы совмещаете режиссерскую работу с должностью заведующего музыкальным цехом и создаете музыку к спектаклям. Как продвигается работа над музыкой на этот раз?
— На этот раз я музыку не пишу. У нас ее будет не много, и я решил ограничиться использованием чужих композиций.
— Понятно. А в отношении сценографии какие мысли? Какой Вы ее видите?
— Художник Екатерина Давыдова, с которой мы работаем над этой постановкой, поддержала мое решение уйти от эстетики спектакля, поставленного Колядой, — от множества бытовых деталей и кричащей яркости, свойственных его стилю. У него спектакль очень яркий, густонаселенный, динамичный — все бегают в париках этих раскрашенных. Я не любитель такой эстетики, если честно. Я, наверное, еще не так испорчен (смеется). У нас будет по-другому. Но все равно будет некоторый сюр такой. Когда ты чего-то не умеешь, когда у тебя что-то не получается, надо прибегать к сюру (смеется).
— Я думал, это Ваш творческий прием!
— Нет, это мой «хитрый ход» (смеется). Я же молодой режиссер и не так много ставлю. Я еще не «наигрался» и экспериментирую. Говорят, режиссер — профессия второй половины жизни. Вот, будет мне лет 60-70, тогда, наверное, буду ставить что-то более монументальное, правильное, классическое. А молодость — лучшее время для экспериментов.
— Согласен, но вернемся к сценографии. Насколько я понял, она будет компактной и сдержанной. Для малой сцены?
— Нет, для любой. Такую задачу передо мной поставило руководство театра — чтобы спектакль был компактным и мобильным. Чтобы его можно было легко смонтировать и сыграть на любой сцене. И мы делаем такой вариант с прицелом на возможные гастроли. Потому декорация будет минималистичной, модульной и мобильной. Наша концепция это «театр в театре» — там будет и сцена с подиумом, и прожекторы, которые будет видно, и доминирующее в композиции сердце, сделанное из театральных костюмов.
— Это символично, ведь в пьесе так много актерской боли, Вам так не кажется?
— Да, конечно. Так и бывает в театре, особенно если актеры — супруги. Это всегда проблема. Они же всегда конкурируют, соперничают: кто на каком счету в театре, кто играл какие роли, кто больше сыграл главных и тому подобное. Уступают друг другу только в редких, исключительных случаях. Он же неспроста уехал в отдаленный северный город. Конкретно в пьесе об этом не говорится, но что-то же привело его в это богом забытое место. Ведущие театры, главные роли, всероссийская слава — ничего этого не случилось. В сухом остатке — два глубоко несчастных человека.
— Что имеем — не храним, потерявши — плачем?
— Можно и так сказать. Этот текст содержит послание артистам, которое по смыслу схоже с тем, что говорила на склоне лет Фаина Георгиевна Раневская. Она адресовала свой месседж молодым актерам: «...сама была такой же дурой. Теперь перед финишем понимаю ясно, что всё пустое. Нужны только доброта и сострадание». Театр – это еще не вся жизнь. Это только ничтожно малая ее доля.
— Профессиональное искусство немилосердно: имена скольких актеров мы знаем? А их — несколько тысяч, если не десятков тысяч, большинство из которых проживают свою жизнь в безвестности.
— И нужде — недаром героиня подрабатывает и тамадой, и ведущей, и ехать соглашается к черту на кулички. Не от хорошей жизни, по всей видимости. И еще нарочито так лжет: «Я — заслуженная, скоро народную дадут». Она, конечно, «вечно заслуженная». Есть такая категория артистов.
— У него ситуация не лучше. Как Вы думаете, чем у них дело кончится?
— На данном этапе сложно сказать — не знаю, к чему мы придем. Но мы постараемся сделать спектакль в легком комедийном ключе. Не стоит забывать, что это серьезная и глубокая, но все-таки комедия.
Беседовал Артемий Орлов.
