Герои Коми: Валентина Георгиевна Токарская

Герои Коми: Валентина Георгиевна Токарская

Продолжается Год героев Коми, и сегодня, наконец, вспомним артистку нашего театра 1946–1953 годов — Валентину Георгиевну Токарскую (03.02.1906 — 30.09.1996). Мы не раз писали про неё на своих страницах, в последние недели особенно часто. Ныне, в день памяти этой необыкновенной актрисы, хотим поделиться подробным рассказом о ней. Её артистическая и человеческая судьба достойны того, чтобы о ней знали и сегодня.

Валентина Токарская — одно из наиболее ярких имён прошлого среди тех, кто служил воркутинской сцене. Она стала звездой в 1930-е, будучи солисткой Московского мюзик-холла. Там она играла роль, которую позже воплотила в фильме «Цирк» Любовь Орлова. Считалась самой красивой и богатой актрисой довоенной Москвы, носила шикарные наряды и разъезжала по городу в собственном автомобиле. В те годы не было человека, который не знал бы этого имени: ею восхищались Зощенко и Горький, Ильф и Петров, Катаев и многие другие знаменитые писатели. Яков Протазанов снял ее в главной роли в сатирической комедии «Марионетки», с которой Валентина Токарская объехала весь Советский Союз.

Затем был московский Театр сатиры, а потом фронт, плен, жизнь в оккупации, счастливое возвращение на родину… и годы лагерей, испытаний, тягот, лишений. Возможно, она выжила здесь, в Воркуте лишь благодаря тому, что попала в театр… Тут ее ждало много событий её творческой и личной жизни, а сама она об этих годах вспоминала, что свои лучшие роли она сыграла именно в заполярном лагерном театре…

Валентина Георгиевна Токарская родилась 3 февраля 1906 года в Одессе в относительно творческой семье: ее отец был актёром, мама занималась домашним хозяйством. В одной из статей об артистке автор писал: «По телевизору как-то показали маленький отрывок из фильма 1930-х гг. с участием Токарской, и первое, что бросилось в глаза — у её героини совершенно иностранные не только манеры, но и внешность. Возможно, это было вызвано тем, что в жилах Валентины Георгиевны, если и текла славянская кровь, то в небольшом количестве. На вопрос о своей национальности она как-то ответила почти как много позже один российский политик: «Моя мама была немка, а папа — актер».
Токарская В. Г. с партнерами в спектакле «Мадемуазель Нитуш» на сцене воркутинского театра. Фото: МБУК «Воркутинский музейно-выставочный центр»
Артистка с детства

Действительно, Георгий Иосифович Токарский был провинциальным актером оперетты, а потому постоянно переезжал из города в город в составе разных антреприз. Семья постоянно переезжала из города в город. Кочевая жизнь, начавшаяся с огромной любви, окончательно измотала родителей Вали, и они расстались. Девочка осталась с матерью. Валя в то время училась в Киеве в Фундуклеевской гимназии, основанной императрицей Марией Федоровной, и параллельно занималась в балетной школе Чистякова. Вот как вспоминала время учебы в гимназии сама Валентина Георгиевна — уже в последние годы жизни, незадолго до своего 90-летия, говорила про основательницу гимназии Марию Фёдоровну: «Она к нам иногда приезжала, и я запомнила ее лицо, красивое, но «неживое» — оно было все покрыто специальной эмалью, из-за чего императрица даже улыбнуться не могла. А я на балах читала «Не образумлюсь, виноват…» в семилетнем возрасте. Нас выводили на встречу с ней в рекреационный зал, правда, не всех. Только тех, кто по блату. Я как раз была блатной, так как не хотела и не любила учиться и со мной занималась сестра нашей классной дамы. А классная дама сама отбирала учениц, которые пойдут приветствовать царицу, — каждой отводилось место, где кто будет стоять, делать реверанс, и я благодаря ее сестре всегда была среди избранных».

Уже с 13-летнего возраста — с 1919 года — она начала работать на сцене, играла в оперной массовке как балерина. Как она сама говорила: «Моя мама никогда не работала, поэтому мне пришлось с тринадцати лет зарабатывать. Я в балетной школе училась, и впервые вышла на сцену в балетной массовочке в опере. Где-то сзади, как бы у воды, я выбегала, пробегала через сцену, но ужасно волновалась. Мне казалось, что весь зал смотрит только на меня. А потом я уже стала солисткой балета и танцевала в кино, чтобы заработать какие-то деньги. Была гражданская война, и надо было просто питаться. В Киеве мы меняли вещи, потому что их было много, а денег мы не хранили. Ездили в деревню, ведь в то время деревня была богатой и там брали все, вплоть до рояля. Мы сдавали вещи и взамен получали муку, сало, пшено. Сейчас меня спрашивают: «Вот вы долго живете, а приходилось ли вам переживать такое голодное время, как сейчас, в начале 90-х?» Я говорю: «Приходилось переживать чуть-чуть похуже». Потому что тогда был настоящий голод, когда сосало под ложечкой. Второй раз мне выпало такое же испытание во время войны, когда я попала в плен».

Во время Гражданской войны юная Валентина самостоятельно зарабатывала на жизнь, выступая с танцами в кинотеатрах перед показами фильмов. Когда в Киев вошли недружественные войска, семья Токарских уехала в Ташкент. Туда их позвала подруга мамы Валентины. Вот что она об этом рассказывала уже в начале 1990-х: «Когда пришел Деникин, в Киеве был настоящий парад. Солдаты въехали на лошадях, их встречали дамы в белых платьях, в огромных шляпах, кидали цветы и обнимали лошадей. Пробыли белые в городе какое-то количество дней и все время пьянствовали. Вообще все, кто приходил, обязательно пьянствовали. И, конечно же, по всему городу шли погромы. Нам это страшно надоело, и когда в Киев пришли немцы, мы с мамой уехали в Ташкент».

Там в 1920-е годы Валентина работала в Ташкентском оперном театре танцовщицей, стала звездой местного балета. Вот опять же из её воспоминаний: «Я довольно хорошо танцевала там в опере. Помню, была очень смешная оплата труда — появились сначала миллионы, потом миллиарды, и каждый день деньги менялись. У меня даже сохранилась афиша, на которой написано, что она стоит пять миллиардов. Если у тебя появлялись деньги, их тут же надо было потратить, потому что завтра все будет стоить дороже. И так было до 24-го года, пока не ввели червонец, который стал «конвертируемым рублем».

В Ташкенте 16-летняя Валентина вышла замуж за оперного певца, солиста того же театра Михаила Лебедева, и в поисках лучшей актёрской доли они решили перебраться в Москву. Вот, опять же, ее воспоминания: «Он был тенор, пел главные партии в «Пиковой даме», в «Паяцах». А я была солисткой балета. Мы поехали в Москву, на биржу труда. Она находилась где-то на Рождественке. Туда приезжали актеры разных жанров. Они собирались в коллектив и разъезжали по всей стране. Так и мы поехали на следующий сезон в Новониколаевск. Наша опера была чуть побольше подобных коллективов — все-таки с нами работали хор и оркестр. А в 1925-м я навсегда покончила с балетом. Муж позвал меня играть в оперетке — ну совсем маленькая труппка, действующие лица и рояль. А я всегда мечтала петь, ведь мой папа был опереточным актером. Голоса у меня никогда не было, зато танцевала я хорошо… И играла я не героинь, не певиц, а так называемых субреток. Там я и задержалась, пристрастилась к оперетте. А мой муж все никак не находил место. Потом куда-то уехал, что-то нашел и прислал письмо, чтобы я ехала к нему в оперу. Я ответила, что «ни за что не оставлю оперетту, не буду больше танцевать и, видимо, мы больше не встретимся». Так я ездила-ездила, а качество этих оперетт все повышалось и повышалось. Меня звали из одной труппы в другую, и в конце концов я «допрыгалась» до большой, солидной оперетты с хором, оркестром, жалованьем и известным режиссером Джусто».

Так распался первый брак Валентины Георгиевны. Зато актёрская карьера пошла в гору: её эффектная внешность, умение петь и танцевать привлекало режиссеров оперетты, и за ней утвердилось амплуа женщины-вамп. Валентина недолго оставалась одна. Она была очень красивой женщиной и всегда пользовалась популярностью у противоположного пола. Режиссёры сходили от неё с ума, делали предложения не только сценические, но и матримониальные. Однако серьезные отношения не складывались, и она переходила из одной труппы в другую. Через какое-то время артистка познакомилась в влиятельным партийным работником и вышла за него замуж — этот брак, казалось, стал билетом в лучшую жизнь. Позже она рассказывала: «Во время выступлений в Баку я вышла замуж вторично. У него была своя квартира, и мама в этой квартире «осела» — всё-таки появилось уже что-то своё. Муж мой был каким-то хозяйственником, и его в конце концов арестовали за то, что он умел делать деньги».

Королева светской Москвы

В самом начале 1930-х режиссер Николай Осипович Волконский пригласил 25-летнюю артистку — молодую, но уже с большим сценическим опытом — в мюзик-холл, и с этого момента карьера Токарской резко пошла вверх. Московский мюзик-холл зародился в самый разгар НЭПа в 1923 году и поначалу назывался «Цирк мюзик-холл». Зрители его обожали, что неудивительно: на его сцене выступали Леонид Утёсов и Клавдия Шульженко, музыку для представлений писал Исаак Дунаевский…

Вот как Токарская рассказывала о своем приходе в мюзик-холл: «Из Ленинграда мы приехали в Москву в Парк культуры играть свои оперетты. Это был 31-й год. На одно представление пришел режиссер мюзик-холла Волконский. Он посмотрел мой танец с веером и пригласил к себе. Я ввелась в спектакль «Артисты варьете» на роль, которую целый год играла Миронова, а затем стала репетировать в следующей постановке. Так с 32-го года я осталась в Москве».

В мюзик-холле Валентина выступала с известными артистами того времени: Тениным, Мартинсоном и Добржанской, Лепко, Риной Зеленой, Марией Мироновой (да-да, мамой Андрея Миронова. А со второй женой Сергея Мартинсона, танцовщицей Лолой Добржанской, она через десятилетие с небольшим встретится в Воркутинском лагере…). Там же, в мюзик-холле, актриса подружилась с большинством авторов пьес. Среди них были Ильф и Петров. В 1934 году ставшие к тому времени знаменитыми Валентин Катаев, Илья Ильф и Евгений Петров сочинили для развлекательного театра весёлое обозрение «Под куполом цирка». По сюжету в СССР из Америки приезжает аттракцион «Полет на Луну», выполняемый красавицей-трюкачкой. Руководит этой затеей капиталист и расист с немецкой фамилией Кнейшиц, который шантажирует артистку тем, что у нее чернокожий ребенок. Помимо идеологического пафоса пьеса содержала сатиру на советскую бюрократию.

Исполнительницей главной роли в этой пьесе стала Токарская — пьеса была написана «под нее». Это была постановка в духе Бродвея: ежедневно одно и то же представление на протяжении трех месяцев.

Вскоре вышла экранизация этой пьесы — фильм «Цирк». Токарская рассчитывала, что если она была музой, то должна сыграть главную роль и в фильме. Но её не пригласили. Ставил этот фильм Григорий Александров, муж Любови Орловой — и, естественно, в роли главной героини он видел лишь свою супругу.

Перед постановкой фильма Александров несколько раз посмотрел это представление, а когда решился на кинокомедию «Цирк», внес в сценарий существенные изменения. Сатирическую линию сократил, зато добавил патриотического пафоса. Центральной песней стала «Широка страна моя родная», которая была немыслима в мюзик-холльном варианте, а завершалась кинокартина парадом на Красной площади. Не стерпевшие такой переделки Катаев, Ильф и Петров сняли свои фамилии из титров.

Кроме того, Александров переименовал главную героиню. У авторов она звалась Алиной, а режиссер назвал ее Марион Диксон по аналогии с Марлен Дитрих. И вот её в фильме сыграла не Токарская, а Любовь Орлова.

Кинорежиссёр Александров приходил на спектакль «Под куполом цирка» перед тем, как поставить свой фильм «Цирк» — пьеса ведь та же. Он много раз — возможно, с десяток — смотрел это представление, чтобы, не дай Бог, хоть что-то повторить у себя. Орлова же, наоборот, несколько раз посмотрев это ревю, постарается скопировать какие-то актёрские приёмчики, манеру игры и жесты Токарской — она ею восхищалась, подражала. Как знать: если бы Григорий Александров, решив перенести спектакль-ревю «Под куполом цирка» на киноэкран, взял на главную роль Валентину — может, именно она, а не Любовь Орлова стала бы первой звездой советского кино. Но звездой была Орлова, другой звезды в СССР не было и не должно было быть. Тем более — такого же амплуа, жанра, шарма. Поэтому Валентина Токарская оставалась вне экрана.

Правда, этому случилось одно исключение. В 1933 (по другим данным, в 1934) году режиссёр Яков Протазанов пригласил Токарскую играть в кино. С Анатолием Кторовым она снялась в сатирической комедии «Марионетки», который стал популярным. Действие этой картины происходит в некоем государстве Буфферия, где правят бал капиталисты и фашисты, а главные герои носят имена семи нот. На самом деле они марионетки, а все верёвочки от них сходятся в одни руки. Валентине Георгиевне досталась роль певицы Ми. Афиши этой кинокомедии были развешаны по всей Москве с портретом именно Токарской — несмотря на участие в фильме звезд того времени Кторова, Мартинсона, Климова, Радина, Жарова.

Позже она вспоминала: «В 1934 году вышла картина «Марионетки», и я с ней ездила в отпуск по городам, зарабатывала деньги. В то время не было ставок, и каждый брал, сколько хотел. Причём, если бы он того не стоил, ему бы не давали, так что все зависело от публики. Я тогда много зарабатывала. А потом сделали твердые ставки. Кто-то наверху все за всех решал, и прием публики никого не волновал…».

А вот личная жизнь Валентины Георгиевны снова сложилась неудачно: её второй муж был арестован за мошенничество (как она говорила, «умел делать деньги»), и она снова осталась одна. Однако одиночество было номинальным: артистка была красива и не бедствовала. Примадонна мюзик-холла выступала с джазовыми оркестрами на различных сценах, разъезжала по Москве на собственном авто, окна её шикарной квартиры выходили на Кремль.

После фантастического триумфа «Под куполом цирка» ее считали первой красавицей Москвы. За ней сразу ухаживали несколько мужчин, были просто толпы поклонников. В нее влюблялись не только режиссёры, но и писатели, музыканты, артисты. Поэт Павел Герман подарил ей песню «Ваша записка в несколько строчек». Актриса рассказывала, что, выходя из мюзик-холла, она выбирала из ожидавших её мужчин, с кем ужинать. Даже есть легенда о том, что Валентина не смогла поджечь сигарету и выкинула зажигалку с моста в реку. Позже она вспомнила, что аксессуар был очень дорогим, поэтому попросила кого-нибудь нырнуть за зажигалкой. В итоге простая просьба превратилась в настоящие соревнования: по меньшей мере десяток мужчин соревновались друг с другом и ныряли в реку в поисках дорогой вещицы. Правда, была ли найдена зажигалка, неизвестно.

Артистка великолепно играла в бильярд и азартно — в шахматы. Рассказывали, что однажды она обыграла чемпиона мира по шахматам Хосе Рауля Капабланку. Этот случай стал легендарным и, как положено легенде, в разных источниках описывается немного по-разному. Есть, например, такая. В 1925-м Москва встречала международный шахматный турнир. Параллельно режиссёр Всеволод Пудовкин снимал в Москве комедию «Шахматная горячка». Действующий чемпион мира Хосе Рауль Капабланка принял участие в обоих мероприятиях. Гениальный игрок давал сеанс на 30-ти досках. За одной из игр встретился с юной и прекрасной Валей, осмелившейся попробовать свои силы против известного на весь мир чемпиона. Капабланку знали, как очаровывающего ловеласа, поэтому он не мог не поддаться обаянию Токарской. После первого хода изящной девичьей рукой сердцеед, удерживая взгляд красавицы, уложил короля на бок, поднял руки вверх и томно произнес: «Сдаюсь! Перед вашей красотой…». Надо ли говорить, что все остальные партии Капабланка с легкостью выиграл.

Но, по всей видимости, ближе всего к истине следующая версия. Токарская и Капабланка встретились в ресторане «Артистический клуб», и его директор в шутку предложил им сыграть одну партию. Гроссмейстер тут же вытащил из кармана походные шахматы. Токарская, как и Остап Бендер в «Двенадцати стульях», сходила е2-е4. Чемпион ответил е2-е5. Актриса взялась за коня, но тут Капабланка поднял руки вверх в знак того, что он сдается. Подробно об этом эпизоде артистка сама рассказывает в фильме «Валентина Георгиевна, Ваш выход!».

Среди самых ярких её поклонников был Максим Горький. Он присылал актрисе огромные букеты, писал трогательные письма. Валентина флиртовала, сохраняла творчество писателя, но никогда не давала ему обещаний быть вместе. Рассказывают, что это сводило с ума Горького…

В начале 1990-х про период работы в мюзик-холле сама Валентина Георгиевна вспоминала: «Это были самые счастливые мои годы, время шуток, веселья, розыгрышей, смеха! Мы с Машей Мироновой были в центре театральной публики, нас приглашали на все премьеры, просмотры, банкеты. Меня окружали писатели, художники. Когда мы репетировали «Под куполом цирка», я подружилась с авторами пьесы Ильфом, Петровым и Катаевым, а затем с Олешей, Никулиным, Зощенко. Это была дивная компания, которая приняла меня, потому что я была примадонной мюзик-холла и как-то украшала их компанию. А сколько писем шло! Писали, писали, писали… В моей уборной был прибит большой толстый гвоздь, я на него эти письма и нанизывала. Были смешные, малограмотные письма, были очень тонкие и изысканные. Один человек писал даже до недавнего времени: начал с мюзик-холла и продолжил тогда, когда я вернулась в Москву из Воркуты».

А в 1936 году Московский мюзик-холл был закрыт под тем предлогом, что это не советский театр, «тлетворное искусство». Как она сама об этом вспоминала: «Кричали, что мы иностранцы, что это не советский театр, кому он нужен! Извините, каждый день зал был битком набит. Полные сборы! И по воскресеньям два раза аншлаги! Бешеная прибыль государству! Никого это не интересовало. Помещение отдали театру народного творчества, который через год закрылся, так как никто туда не ходил».

После закрытия «чуждого советскому человеку» театра Токарская сразу же поступила в Театр сатиры, который находился напротив мюзик-холла. Там ей иногда доставались главные роли, но былого успеха достичь не удалось. «Мне это не очень нравилось, — вспоминала впоследствии актриса. — Я не любила играть драматических героинь. Я хотела петь, танцевать, делать всё то, что сейчас делает Людмила Гурченко…». В те годы о таком репертуаре приходилось только мечтать.

Война…

Красивая жизнь закончилась в 1941 году, когда началась Великая Отечественная война. Уже в сентябре 1941 года Токарская с коллегами по Театру сатиры отправилась в составе одной из первых фронтовых бригад в действующую армию. Могла ли она знать, что эта поездка приведёт в немецкое окружение, плен, страну врага и в конечном итоге в отечественные лагеря?... Предоставим слово самой артистке – её воспоминаниям:

«Сначала на фронт поехал Хенкин. Возвращается и говорит: «Боже мой! Там затишье. Никто не стреляет». Действительно, какое-то время под Москвой так и было. А здесь мы каждый вечер ездили на дачу Театра сатиры в Зеленоградское, так как очень боялись бомбежек, которые начинались ежевечерне ровно в 11 часов. Немцы в этом отношении были очень пунктуальными. Так вот, Хенкин приехал с фронта и стал нас агитировать: «Сидите тут, терпите. А жизнь-то там! В лесу тихо, мирно, слушают, угощают». И мы поехали… В нашей бригаде были: (Яков) Рудин, (Рафаил) Корф, Холодов и я – из Театра сатиры, из цирка – братья Макеевы и Бугров, из Театра имени Станиславского и Немировича-Данченко – два певца, Мирсков и Полишина... Директор ЦДРИ и пианист (причем пианист совершенно напрасно поехал, так как пианино не было, а он при бомбежке погиб). Всего – 13 человек. И выехали мы 13 сентября. На каждого выдали по 13 рублей суточных. Номер бригады тоже был 13. Помню, мы смеялись над этим роковым совпадением, не зная, что жизнь наша уже раскололась пополам – на до и после этого дня. Долгие десять лет я буду ждать возвращения в свой родной дом, в комнату с окнами в Оружейный переулок. А Рудин и Корф не вернутся никогда – пропадут без вести…

Прибыли мы в 16-ю армию Рокоссовского. Поставили два грузовика – наша импровизированная сцена. Выступали в лесу. И действительно, до второго октября было тихо. А второго вдруг появились самолеты, а третьего нам из штаба сказали: «Кое-где просочились немецкие танки. Хотите, мы отправим вас домой? Или в 20 армию, в тыл?» Мы смущённо молчали, потому что не хотели признаться, что стало страшновато. Я лично до того трусихой была, что на фронт-то через силу поехала. Конечно, я домой хотела. А (Рафаил Григорьевич) Корф, самый старейший из нас (ему было 48 лет), самый мудрый, заслуженный, говорит: «Неудобно как-то... Что ж мы уедем... Мы уже деньги получили, свой месяц (до 13 октября – Авт.) доработаем и тогда поедем». И отправились в так называемый тыл. И вот ведь как бывает: мхатовцы повернули домой и хоть пешком, хоть ползком, но вернулись живы-здоровы. А нас в ту же ночь подняли в землянках, посадили в грузовики и повезли куда-то, вроде как домой. Но из кольца вырваться мы уже не смогли. Корф и Рудин погибли, Холодов был два раза ранен в ногу. Остальные растерялись во время обстрела».

Словом, из окружения артисты не вырвались. Они пытались прорвать его и выйти к своим, скитались по лесам и деревням. В итоге два артиста, Корф и Рудин, погибли, в живых остались лишь Токарская и Рафаил Моисеевич Холодов, которого Валентина страстно любила. Им пришлось из лесов выйти на жилые территории, занятые фашистскими захватчиками, а там регистрироваться в управе Вязьмы и просить разрешения кормиться своей профессией. Так они попали в плен. Немцы, узнав, что перед ними артисты, предложили выступать им уже для фрицев. Токарская под страхом смерти, да и в поисках элементарного пропитания согласилась выступать перед фашистами. Артисты сколотили новую актёрскую бригаду, сделали небольшую концертную программу и выступали на захваченной территории.

Ещё немного прямой речи самой Валентины Георгиевны – с того момента, как им всё-таки пришлось выйти из лесов на жилую территорию, оккупированную немцами: «В конце концов собралось нас человек пять: мы с Холодовым и трое из цирка – Макеев с женой и клоун Бугров. Вот тут-то опять в мою жизнь ворвался голод. Копали мерзлую картошку. Старушка, которая нас сначала приютила, теперь выгнала: «Надоели вы мне тут! Сидите у меня на шее! Нечем мне вас кормить, убирайтесь!» Пошли на другую квартиру. А когда вывесили объявление о всеобщей регистрации в управе, мы решили сказать, что работаем артистами – есть же театр в городе. Можно и с концертами выступать, хоть что-нибудь заработаем. Зарегистрировались. На следующий день пришел немец русского происхождения – из тех, кто уехал сразу после революции – и предложил показаться ему, представить возможный репертуар. Мы говорим, что нам и надеть-то нечего. «У нас здесь склады есть. Мы дадим вам записку, берите, что найдете». Пошли мы на склад, а там уже кроме марли ничего нет. Я себе подобрала какие-то трехкопеечные босоножки, Валя Макеева помогла сшить из марли бальные платья. Случайно встретили в Вязьме танцевальную пару Платоновых, которая тоже с бригадой попала в окружение. Вместе с ними сделали небольшую концертную программу. Я пела французскую песенку, которую исполнял Мартинсон в «Артистах варьете», Макеев играл на гитаре. А Холодов был страшно цепким к языкам, поэтому он немецкий уже почти освоил и вел у нас конферанс. Выспрашивал, какие у них шутки, выяснял особенности их юмора. Под конец мы все хором пели «Волга-Волга, мать родная» – эту песню они знали. Посмотрели нас и разрешили выступать. Немцы отнеслись к нам доброжелательно, со временем мы даже подружились. Они приходили к нам в гости, сочувствовали. Эти немцы были прекрасны. Это были первые немцы, которые шли воевать, красивые, высокие. Один из них как-то показал нам портрет Ленина – дескать, он партийный, но скрывает. Приносили хлеб, какие-то продукты. Вскоре весь этот цвет погиб, остались хлюпики.

В конце концов, к нам присоединился немец-артист, знаменитейший берлинский конферансье Вернер Финк, взял над нами шефство. Его призвали в армию и самым откровенным способом пользовались его популярностью: достать бензин, боеприпасы и так далее. Отказать ему никто не мог – как наш Хенкин. Этот Вернер Финк съездил в Берлин, привез мне концертное платье, Вале Макеевой – аккордеон и ксилофон, Макееву – саксофон. А клоун Бугров был у нас за аккомпаниатора – сидел за роялем. Ну и примкнувшая к нам балетная пара. Такая у нас сколотилась бригада. С Финком было хорошо. Он устроил нам паек, и раз в день мы получали пищу. Выступали и в русском театре для русской публики, получали русские деньги. Купили теплую одежду. Потом Финк уехал в Берлин и не вернулся. Мы решили, что его арестовали, так как он ничего и никого не боялся, болтал что хотел и ругал Гитлера».

В фильме «Валентина Георгиевна, Ваш выход!» говорят, что в 1942-м его след потерялся в застенках гестапо…

Затем началось немецкое отступление: Смоленск, Могилёв, Гомель, Барановичи – всё дальше и дальше, до самой Германии, где Валентина Токарская и Рафаил Холодов выступали перед русскими военнопленными, расселёнными в небольших городках и занятыми на сельхозработах. Так с октября 1941 по 1944 года вынужденно, для получения пропитания, выступали перед немцами, а потом перед советскими пленными. Вот её слова: «И погнали нас в Смоленск, затем в Могилев, в Гомель, в Барановичи, а потом все дальше и дальше до самой Германии. Там нас устроили в учреждение под названием «Винета», где работали все иностранные артисты, выступая перед своими соотечественниками. Нам дали небольшой джаз-оркестр. Я и Холодов делали вдвоём всю программу для наших военнопленных, которые были расселены в небольших городах и работали по хозяйству на владельцев земель. Война шла к концу...».

Холодов тогда ей говорил: «Держись сама и остальных поддерживай, старайся, от нас зависит как люди свои последние часы проживут, не хочется, чтобы в уныние впадали. Изменить мы с тобой ничего не можем, но долг наш артистический радость людям дарить, вот его выполнять и будем».

В тот период Токарская спасла своего жизнь своему коллеге – она закопала его паспорт на имя Рафаила Цеймаха (его настоящая фамилия), и весь плен он благодаря ей прошел как донской казак Роман Холодов. Но не всё тут было гладко. Снова обратимся к воспоминаниям артистки: «В конце войны на Холодова кто-то все-таки донес, что он еврей. Его пришли арестовывать. К тому времени мы с ним были уже, по сути, мужем и женой. На все мои вопросы отвечали: «Не ждите, он не вернется». Я тут же начала бешено действовать: одну свою знакомую русскую девушку, очень хорошенькую, говорящую по-немецки, попросила мне помочь разузнать, где он, что может сделать для него жена. Наконец выяснили, что Холодов в больнице. А попал он туда, потому что был жестоко избит, избит до полусмерти, до неузнаваемости. Начала подавать бесконечные петиции, пыталась убедить их, что Холодов русский, просто он был прооперирован в детстве, что он по происхождению ростовский донской казак. Этой же версии придерживался и Холодов – мы ее заучили еще в Вязьме. В конце концов мы привели двух так называемых свидетелей – одну старую актрису из Смоленска и эстрадника из Москвы Гарро (все почему-то в Берлин попали). Они засвидетельствовали, что знали деда и бабку Холодова, его родителей, что он самый настоящий донской казак – слава Богу, у немцев смутное представление о казачестве! И в апреле 45-го его все-таки выпустили».

Вот воспоминания Валентины Георгиевны о возвращении из плена на родину: «Победу я встретила в Польше, в вонючем подвале. Мы уже ехали в грузовике по направлению к нашей границе. На ночь мы остановились в каком-то польском городе, и вдруг повсюду началась стрельба. Я, конечно, побежала в подвал. Любопытный Холодов пошел посмотреть, в чем дело. Вернулся: «Выходи! Это наши палят в воздух. Победа!» Так закончилась война. И вы думаете, нас отпустили домой? Нет. Мы должны были обслуживать своим искусством тех, кто возвращался в Россию. Пока они ожидали транспорт, пока их допрашивали – где были, что делали, – мы давали концерты. Так и просидели в Загане до ноября. Уезжая, получили премии: Холодов – пианино, а я – аккордеон. Правда, пианино пришлось отдать в Бресте какому-то начальнику, чтобы он нас посадил в вагон, так как сесть в поезд было невозможно – ехали на крышах».

Когда проезжали мимо Вязьмы, Холодов предложил Валентине: «Нам с тобою обязательно сюда приехать нужно будет, чтобы теперь уже, когда наши немцев победили, концерт в этом городе дать. Жители нас от голода спасали, за наши песни и сценки краюшку хлеба, последние клубни картошки отдавали. Нужно приехать». Однако артисты не могли представить, что вернуться в Вязьму не получится. Они ехали в Москву, но не знали, что уже издан указ о том, что люди, побывавшие в плену, приравниваются к дезертирам и предателям…

Они с Холодовым вернулись в белокаменную в ноябре-декабре 1945 г. Снова слово самой актрисе: «Приехали в Москву, сразу пришли в Театр сатиры. Труппа была в Иркутске. Нас приняли замечательно: «Слава Богу, вы вернулись! Бедные вы, бедные! Представляем, что вы пережили... Подождите работать – мы вас на курорт отправим, в санаторий – отдохнёте». На следующий день нас арестовали».

Да, Валентина сдала паспорт в милицию на прописку… и не успела выдохнуть, как за ней приехал «черный воронок». Незамедлительный обыск, арест, Лубянская тюрьма.

Возобновились допросы и новые обвинения. В обвинении «тройки» по ст. 58.3 УК СССР фигурировали контакты с иностранным государством, находившимся с СССР в состоянии войны, и пособничество врагу. Как пишет в своих воспоминаниях «58 с половиной» кинодраматург Валерий Фрид, поводом послужил донос одного из военных корреспондентов, в чьи руки попало фото, где Токарская и другие артисты снялись вместе с власовскими офицерами.
Каплер А. Я. «Токарская В. Г. в обнимку с собакой по кличке Дормидонт сидит на скамейке на улице Воркуты. Начало 1950–х гг.» Фото: МБУК «Воркутинский музейно-выставочный центр»
В неволе

Так Валентина Георгиевна получила срок — 4 года ИТЛ (исправительно-трудовых лагерей), Р. Холодову за те же «деяния» дали пять лет. Вот вновь прямая речь самой Токарской — о периоде следствия: «Следователь говорит стереотипную фразу: «Ну, расскажите о ваших преступлениях». Каких преступлениях? О чем он? Что я могла в плену сделать? Я же не героиня. Партизан искать? Я не знаю, где они могли быть. Ни одного партизана в глаза не видела. Кушать мне как-то надо было, у меня есть профессия, вот я этой профессией и занималась, чтобы не умереть с голоду. Так я и отвечала на допросах: «Если виновата, значит виновата» — тихо, мирно себя вела, во всём с ними соглашалась. Суда не было, была тройка. Приговорили к четырём годам — самый маленький срок. Все так и говорили — значит, ни за что. А Холодову дали пять лет, потому что ершился: «Как же вам не стыдно? Я столько вытерпел! Меня били!» Ему в ответ: «Но ведь отпустили же? Милый, так просто не отпускают! Не может быть, чтобы тебя не завербовали». Ну и докричался до того, что получил лишний год. Конфискации имущества у меня не было. Одному из тех, кто проводил в моей квартире обыск, приглянулся мой аккордеон, и он в надежде на конфискацию его забрал. Теперь же, когда меня привезли на вокзал для отправки на этап, этот человек прибежал к поезду и притащил мой аккордеон».

По этапу Токарскую повезли в точку Печорлага — лагерь в Вологде. Вот как, по ее словам, это было: «Поехали. Ехали в страшном вагоне со сплошными нарами. Кормили только селёдкой с хлебом — так почему-то было принято. В уборную не пускали. В Вологде посадили в пересыльную тюрьму, набили нами большие пустые комнаты. Воровки тут же украли у меня еду и тёплую одежду, остался только аккордеон, потому что из рук не выпускала. Увидев его, начальство обрадовалось: «Будешь для нас играть!» — «Но я не умею. Я только на рояле играю». — «Ничего-ничего, все наши музыканты такие!» Так и оставили меня в этом маленьком лагере, отправили на общие работы — стоя по пояс в ледяной воде, вытаскивать на берег огромные бревна, которые приплывали по реке. После такого непривычного времяпрепровождения я приходила и падала без сил. Но одна женщина-врач устроила меня в санчасть медсестрой — все-таки полегче. Научила выписывать по-латыни лекарства, ставить клизмы и даже делать подкожные впрыскивания».

Там же, в вологодском пересыльном лагере, она искала — и нашла Рафаила Холодова. Вот опять её слова: «Перед тюрьмой был двор, где ожидали дальнейшей участи приехавшие эшелонами из Москвы. Я каждый день туда бегала посмотреть, не привезли ли Холодова. И дождалась. В один из летних солнечных дней 46-го я увидела его, сразу же узнала, хотя сидел он ко мне спиной, в облезлой шубе, бритый наголо и печальный. «Сиди тут, — говорю я ему, –никуда не уходи! Я сейчас!» (будто от него зависело, где сидеть, куда идти). Сама побежала к начальнику лагеря объяснять, что мой муж приехал, что он режиссёр и такую им художественную самодеятельность сделает, какой свет не видывал. Что его нужно скорее снимать с этапа и придумать для него какую-нибудь должность. И лагерное начальство сняло Холодова с этапа, они засуетились и оставили его заведующим этой самой самодеятельности. Так судьба опять свела нас вместе. Я тогда работала в санчасти, а Холодов в «придурках» ходил. Числился он на службе в конторе, но дела для него в лагере так и не нашли. Где-то раздобыл гитару, трубу, плюс мой аккордеон — вот такой оркестр организовал. А вскоре на нас пришла заявка из Воркутинского театра. Спасибо Б. А. Мордвинову. Именно этот театр и стал шансом выжить, не погибнуть среди миллионов, умиравших от лагерных работ. Среди счастливчиков оказались: Козин — он играл в опереттах простаков, Дейнека — певец, в чьем исполнении до войны звучала по радио каждое утро песня «Широка страна моя родная»…».

Путь в Воркуту, по воспоминаниям Валентины Георгиевны, был тоже таким, что «не соскучишься»: «Вновь — дорога. Перед тем как рассадить нас по вагонам, опять попадаю в комнату без мебели, где сидят воровки. Вижу главную — черненькая, хорошенькая, вокруг нее шестерочки бегают. Я уже учёная, знаю, как надо себя вести: «Девочки, возьмите меня к себе в компанию. У меня есть еда, давайте покушаем вместе». На меня выпялились, как на сумасшедшую, — что это, фраер так себя ведет! С другой стороны, раз сама предлагает, почему бы не пообедать? Сели в кружок, поели. Они остались страшно довольны. Во всяком случае, сапоги не украли. Так и поехали с этой девкой: если на каких-либо остановках укладывались на ночлег на нарах, она спрашивала: «Валь, где хочешь спать, наверху или внизу?» Конечно, говорю, наверху — вниз вся труха сыплется. Она тут же сверху сгоняла какую-нибудь воровку, и мы залезали спать. Играли в самодельные карты, в «шестьдесят шесть» — я всегда была заядлой картежницей, но если видела, что моя «подруга», проигрывая, начинала злиться, я незаметно поддавалась ей от греха подальше. Так мы добрались до Воркуты».

Так ссыльные артисты, В. Токарская и ее «военно-полевой муж» Р. Холодов прибыли в Заполярье, где стали работать в Воркутинском музыкально-драматическом театре. Вот цитата из воспоминаний Валентины Георгиевны: «Некоторые заключенные — особо известные актёры — имели пропуск для свободного выхода в город, но при этом не имели права пойти куда-либо кроме театра. И после репетиции, после радостных премьер, цветов от поклонников и криков «браво!» актеры возвращались в свой лагерный барак, где днем и ночью шастали крысы…».

А вот более подробные воспоминания артистки о первых воркутинских впечатлениях: «Нас с Холодовым привезли в одну зону и разместили по баракам. А на следующий день уже повели в театр знакомиться. Вскоре получила пропуск и стала ходить из зоны в театр без конвоя — это составляло километра два. В театре под сценой мне дали маленькую комнатушку с электрической печкой, я там готовила и до спектакля никуда не выходила, а после шла домой к крысам. Да-да. Они жили с нами на равных, не боялись никого. Мы их даже по именам звали. Особенно хорошо запомнили одну — здоровую рыжую крысу без хвоста, самую наглую. Ночью надо было накрываться одеялом с головой, потому что они прямо по головам ходили. Вскоре в этом же бараке мне, как большому театральному деятелю, выделили отдельную кабинку со столом, кроватью и табуреткой. После срока я так и осталась там работать — в Москву-то ехать мне не разрешалось. А куда я еще поеду? В Воркуте меня все уже знали, дали большую комнату в общежитии, платили жалованье. В отпуск можно было поехать куда угодно, я и ездила в Ессентуки, в Крым, в Прибалтику…».

Хотя жизнь в воркутинском лагере продолжала оставаться очень непростой. Вот ещё немного воспоминаний артистки: «Я как-то сломала ногу, лежала в больнице опять же с воровкой. Но эта была посерьёзнее и поопаснее. Её муж ходил на грабежи и обязательно убивал. Если он пришел грабить человека, он не мог оставить его живым, потому что считал, что этот человек на него донесет. А она шла за мужем и выкалывала жертве глаза, так как оба были уверены, что последний увиденный при жизни человек как бы фотографируется в зрачках навсегда. Представляете? Но тут появилась другая девка, которая влюбилась в её мужа и решила избавиться от неё, — она подлила ей в вино кислоту и тем самым сожгла ей весь пищевод. Наш хирург, тоже заключенный, пришивал ей этот пищевод кусочками её же кожи, делал операцию поэтапно. Изумительная операция! А кормили её так: в пупок втыкали воронку, куда лили жидкую пищу. Вот эта мадам тоже со мной дружила. Жуть!».

Забываться от всего этого помогала лишь работа на сцене. Вновь из воспоминаний актрисы: «Каждый месяц, а то и чаще, выходил новый спектакль… Костюмы шились из настоящей парчи, гипюра, бархата — материалы для лагерного театра присылал Красный Крест. Видели бы вы мой роскошный костюм, в котором я играла Елизавету в «Марии Стюарт»! Очень красивые эскизы костюмов делал художник Бендель, в цехах тщательно исполняли все его фантастические замыслы. Были роскошные костюмы! А после премьеры в местных газетах выходили рецензии, но без фамилий: «Великолепно справилась с ролью актриса, исполняющая того-то…» Я не могу пожаловаться, публика меня любила».

Сразу по прибытию артистке достались роли в опереттах «Розмари» и «Мадмуазель Нитуш». Она любила роль Ванды в «Розмари», из-за которой ее взяли в мюзик-холл. Когда она приехала в Воркуту, Мордвинов уже освободился и уехал. Режиссёром был Владимир Рыченко, ставить оперетты стало некому, но многие из актеров ставили спектакли. И Валентина Георгиевна попробовала свои силы в режиссуре: воплотила на сцене классическую оперетту «Баядера» и современную «Одиннадцать неизвестных» Никиты Богословского. Спустя годы она говорила: «Вообще профессия режиссера очень трудная и страшная. Я это поняла, когда сама поставила в Воркуте две оперетки». И всё же… За «Баядеру» и «Одиннадцать неизвестных» в ее постановке начальство выдало актрисе немного сахару, крупы, чая и кусок мяса.
Каплер А. Я. «Токарская В. Г. в спектакле «Роз–Мари» на сцене Воркутинского театра. Театральный сезон 1945–1946 гг.» Фото: МБУК «Воркутинский музейно-выставочный центр»
Между тем наш театр потихоньку осваивал и серьезный репертуар. И Токарская получила такие роли, о которых в Москве не могла и мечтать: Ковалевская в «Софье Ковалевской», Джесси в «Русском вопросе», Глафира в «Волках и овцах». Особенно хороши были ее Диана в «Собаке на сене» (ее платье из этого спектакля украшает экспозицию нашего музея), Елизавета в «Марии Стюарт». Позже она вспоминала, что это были её лучшие роли.

Валентина Георгиевна не только играла роли и ставила спектакли, но и делилась своим богатейшим опытом с молодёжью. Вот как о своём приезде вспоминала впоследствии Маргарита Артуровна Рейзвих, в замужестве Лаврова: «Когда мы с сестрой зашли в барак, одна из женщин спросила: „Девочки, вы заблудились?“ Мы сказали, что осуждены на десять лет. Она помогла нам найти свободный угол. Это была звезда Московского мюзик-холла Валентина Токарская. А потом мы с удивлением обнаружили, что лагерь собрал лучших отечественных врачей, инженеров, представителей советской культуры. Здесь отбывали ссылку выдающиеся столичные актеры, знаменитый оперный бас Борис Дейнека, композитор Михаил Носырев, писатель и драматург Алексей Каплер… И, как бы это нелепо ни звучало, нам повезло. На воле вряд ли у нас была такая компания. Благодаря этому мы фактически получили высшее образование по всем предметам». Маргарита, которая в этом театре стала, как и её мама, певицей, вспоминала, что очень многим вещам ее научили старшие коллеги, профессионалы высокого класса — в их числе и Валентина Токарская
Токарская В. Г. в костюме к спектаклю «Софья Ковалевская». Театральный сезон 1951–1952 гг. Фото: МБУК «Воркутинский музейно-выставочный центр»
Всего в Воркутинском театре Валентина Георгиевна проработала семь лет: с 1946 по 1949 гг. в качестве заключённой, с 1949 по 1953 — вольнонаемной актрисой.

Журналист Сергей Капков, записавший много воспоминаний Валентины Георгиевны, сказал, что она была трагически одинока: «Первые два замужества были ранними, несерьезными и кратковременными. На фронте она сблизилась с коллегой по сцене — Холодовым. Дважды спасла ему жизнь. Когда они вернулись домой, он ушёл к себе — в семью. Токарская не сказала ему ни слова. Когда же они вновь оказались вместе в ссылке, она вновь спасла его — помогла снять с этапа и устроить в самодеятельность. Но больше — ничего личного…»

Было и ещё одно важное и переломное, что случилось с В. Токарской в Воркутинском театре: тут она познакомилась с мужчиной, которого страстно полюбила. Наверное, его можно назвать главным мужчиной её жизни. Им был также заключённый — Алексей Яковлевич Каплер. Мы совсем недавно подробно рассказали о его судьбе, но основное напомним.

К моменту ареста, осуждения и отправки в Воркутлаг Каплер был известным кинодраматургом, киносценаристом, режиссёром. С 1939 года он уже преподавал во ВГИКе, в 1941-м был удостоен Сталинской премии первой степени. В годы Великой Отечественной войны служил военным корреспондентом на Белорусском и Сталинградском фронтах. В конце 1942-го познакомился с юной дочерью И. Сталина — Светланой Аллилуевой, у них случился роман… И за него кинодраматург поплатился: в 1943-м был арестован, осуждён на 5 лет и этапирован в Воркутлаг. Начальник «Воркутстроя» М. М. Мальцев приказал расконвоировать Каплера и назначил его городским фотографом.
Каплер А. Я. «Токарская В. Г. в спектакле «Мадемуазель Нитуш» на сцене воркутинского театра». Фото: МБУК «Воркутинский музейно-выставочный центр»
Как вспоминала сама Токарская, «после каждой премьеры выходили рецензии в местных газетах — всё, как в столице! И фотографировались накануне выхода спектакля. Фотографировал нас Алексей Каплер. Он в то время досиживал свои первые пять лет».

И вот однажды Каплер пришел в Воркутинский театр, чтобы сделать снимки о готовящейся премьере для местной газеты. Тут и произошла его судьбоносная встреча с Токарской: Алексей Яковлевич был очарован красотой и жизнелюбием актрисы. Их любовные свидания проходили в весьма романтической для того времени обстановке — в фотолаборатории, куда Алексей Яковлевич запирался, чтобы под красным светом печатать фотографии. На всякий случай находчивый Каплер сделал там потайную дверь в шкафу. Если в лабораторию входил посторонний, Токарская через неё уходила и попадала в глухой переулок.

В 1948 году у драматурга закончился срок, а через год должна была выйти на свободу Валентина Георгиевна. Влюбленные собирались пожениться, но Каплер, покинув Воркуту, несмотря на запрет проживания в больших городах, заехал ненадолго в Москву. И за это тут же получил новый, также пятилетний, срок. Отбывал он его в Инте.
Каплер А. Я. «Токарская В. Г. сидит на стуле в фотоателье Воркуты. 1946–1948 гг.» Фото: МБУК «Воркутинский музейно-выставочный центр»
Долгожданная свобода

Срок заключения В. Г. Токарской завершился 13 ноября 1949-го, но она осталась работать в Воркутинском театре и в ожидании освобождения любимого переписывалась с ним. И лишь в 1953-м, когда второй срок Каплера подошёл к концу, оба они смогли вернуться в Москву и сочетаться законным браком. Который, правда, продлился совсем недолго…

Под конец жизни Валентина Георгиевна рассказала в интервью об этих годах совсем коротко: «В Воркуте я познакомилась с Алексеем Каплером. Он числился в «придурках» — целыми днями бегал по городу и всех фотографировал или разносил людям готовые снимки. У него была мастерская, в которую любили захаживать многие, и я в том числе. Знала, что за это могут отобрать пропуск, послать на общие работы, но все равно нарушала запрет. В Каплера нельзя было не влюбиться. Он был человеком отзывчивым, обаятельным, и люди платили ему любовью. В его фотографию ходил весь город, и я забегала. Каплер стал моим мужем. Но судьба нас разлучила. Отсидев свои пять лет, он отправился в Москву за фототоварами, но не удержался и решил заехать к родным в Киев. На первой же станции его арестовали и дали еще один срок, но уже усиленного режима. Отправили в Инту на общие работы».

Токарская преданно ждала и поддерживала любимого. На многие ресурсах опубликованы её воспоминания под названием «В понедельник радио не слушай!». Там она рассказывает, как они с А. Каплером любили друг друга на расстоянии, пока у него шёл второй срок. Цитата оттуда: «Переписывались мы часто. Как-то прислал он в конверте кусочек толя и написал: «Если это долго-долго жевать, то можно понять, какая у меня жизнь». И, как герой и героиня довоенного американского фильма, мы начали смотреть на звездное небо, искали Большую Медведицу: Каплер — в Инте, я — в Воркуте. Ещё договорились по понедельникам слушать радио, в одно и то же время. Сколько прошло таких понедельников, пока я не получила от него письмо, в котором он наконец написал: «В понедельник радио не слушай!» — и я поняла, что теперь мы оба свободны».

Алексей Яковлевич проявлял невероятную заботу о Валентине Георгиевне, писал ей письма, полные любви и нежности. Вот лишь некоторые строки из его письма ей в начале пятидесятых: «Родная, бесконечно дорогая моя! …тоненькая ниточка твоего звездного света мне абсолютно необходима. Хоть она и призрачная, хоть к ней нельзя даже прикоснуться, но это мой единственный ориентир. Удивительно точное оказывается определение: «чем ночь темней» — как ярко светит твоя звезда на совершенно черном небе. Мне представляется, что если б я мог хоть минуту побыть с тобой — я захватил бы сил на любые испытания».

Валентина отвечает Алексею с юмором: «Тут мне нагадали, что после всех перемен, которые произойдут со мной в недалеком будущем, меня будет ждать блондин, у которого есть ребенок. Я сказала — если седой может сойти за блондина, пусть ждет, хотя бы и с ребенком. Черт с ним!» (У Каплера был сын Анатолий от брака с актрисой Татьяной Тарновской, с которой они расстались в 1930-м).

Каплер признавался, что Токарская спасла его своей любовью.

Встретиться им довелось лишь в 1953-м, когда умер Сталин. Тогда можно было ехать куда угодно. Токарская отправилась прямо в Москву, в свой Театр сатиры, где выступала до войны, и её там приняли. Они с Каплером зарегистрировали брак, обосновались в дачном доме под Москвой. Казалось, жизнь наконец налаживается, и актриса наконец-то заслужила спокойную счастливую жизнь.

Но, как гром среди ясного неба, прогремело предательство любимого мужа…

В 1954 году, когда Каплер был уже полностью реабилитирован, на Высших курсах сценаристов и режиссеров этот немолодой преподаватель (ему было чуть за 50) влюбился в свою юную ученицу — поэтессу Юлию Друнину, на 21 год его моложе. Друнина, как и сам Каплер, была несвободна: состояла в браке с поэтом Николаем Старшиновым, растила их 8-летнюю дочь Елену.

Токарская вначале не восприняла всерьез увлечение мужа, но оно и для Каплера, и для Друниной оказалось совсем не увлечением… Долгое время Алексей Яковлевич метался между двумя женщинами, пока не попросил у Токарской развода. При этом он хотел раздела имущества — и квартиры от театра, и дачи, и машины… В те дни Токарская была на грани самоубийства. Но потом взяла себя в руки, разозлилась и решительно заявила: «Забирай всё!». Она поселилась у костюмера Раисы Белозеровой и лишь через несколько лет получила собственное жилье. У нее не было близких родственников, а было единственное средство заглушить тоску по Каплеру: работа, много работы. С экс-супругом после развода она никогда больше не виделась.

Каплер и Друнина смогли развестись со своими половинами лишь в 1960-м, в том же году они расписались. Друнина стала для Каплера третьей женой. Позже скажет он о своем чувстве к ней: «А ведь я, правда, никогда не думал, что могу так мучительно, до дна, любить. Жил дурак дураком…».

Алексей Яковлевич оставил большой и яркий след в истории советской страны как актёр и режиссёр немого кино, киносценарист, кинодраматург, писатель и педагог. Скончался он за месяц до своего 75-летия — 11 сентября 1979 года в Москве. Рядом с ним похоронена и его вдова, покончившая с собой спустя 12 лет после его смерти — 21 ноября 1991 года.

Так, за месяц до официального распада СССР, не осталось в живых ни Каплера, ни Друниной. А Токарской были уготованы ещё несколько лет жизни — да каких! Но это тоже будет в 1990-х, а пока вернёмся на 30 лет назад, в 1960-й — к году развода Валентины Георгиевны с Алексеем Яковлевичем. С этого момента бывшая светская львица, первая красавица Москвы и тайная страсть многих мужчин довоенной эпохи осталась одна и полностью отдалась служению театру. К моменту развода с Каплером ей было уже 54 года, больше она замуж не выходила и даже новый роман завести не пыталась. На ее сердце было несколько претендентов, но теперь Валентина не верила никому, отвергая любые ухаживания.

Уже упомянутый С. Капков написал про В.Токарскую: «В Воркуте влюбилась в Каплера, он в неё. Буквально вытащила его из петли, поставила на ноги своей неземной любовью. Потрясенный Каплер впервые в жизни заговорил о любви (я читал его письма, это что-то невероятное!) Они поженились. Но в Москве и он её предал — увлёкся поэтессой Друниной. Больше Валентина Георгиевна на мужчин не смотрела».
Токарская В. Г. на сцене Московского театра Сатиры во время вечера, посвященного чествованию ее в связи с 80–летием и 66-летием творческой карьеры. г. Москва. 19 декабря 1986 г. Фото: МБУК «Воркутинский музейно-выставочный центр»
А сцена в её жизни была ещё 43 года — до самого последнего дня. С момента возвращения в Москву, с 1953 года она вновь вышла на сцену Театра сатиры — и не покидала её до последнего дня. Играла в основном небольшие роли, эпизоды, всегда яркие, хотя и не соответствовавшие таланту актрисы. Но талант позволял ей вписываться в любую роль, даже если это пустячок. Как, например, последний спектакль с участием Токарской — бенефис Веры Васильевой «Священные чудовища».

Говорят, что там, в Театре сатиры, Токарская была лучшей Марселиной в истории спектакля «Безумный день, или Женитьба Фигаро». Безусловно, её близкая подруга Татьяна Пельтцер тоже была хороша, но она трактовала этот образ в своей излюбленной бытовой характерности. Токарская же наделила героиню присущими ей манерами гранд-дамы, с которыми севильская ключница смотрелась особенно иронично. Однако исполнитель роли Фигаро Андрей Миронов по настоянию мамы добился того, чтобы в первом составе и на всех ответственных спектаклях Марселину играла именно Пельтцер. Мария Владимировна не могла простить конкурентке успех мюзик-холльной молодости — мы же помним, что в начале 1930-х Мария Владимировна Миронова и В. Г. Токарская играли вместе на той сцене?

Однажды отчаявшаяся Токарская осмелилась зайти к главному режиссеру, художественному руководителю театра Валентину Плучеку и попросить: «Дайте мне хоть какую-то роль. Хотите, я сыграю табуретку». Плучек о ней говорил: «К сожалению, я не мог ей предложить ничего достойного. Когда она просила меня позволить ей хотя бы молча постоять в углу сцены, я понимал, что всё внимание зала всё равно будет сосредоточено на ней. Валентина Георгиевна сама была человеком-театром».

Продолжая играть в Театре сатиры, артистка снялась в нескольких кинокартинах. Наибольший успех ей сопутствовал в шпионском детективе 1956 года «Дело № 306», где она сыграла немецкого агента Магду Тотгаст (она же Фишман, Аванесова, Рубанюк, Иваниха), скрывавшуюся под маской советского фармацевта Марии Карасевой. Критики эту ленту ругали, и лишь героиню Токарской хвалили. К слову, рекомендации актрисе на эту роль дал Евгений Весник, встретивший ее в Берлине в 1945-м во время эвакуации советских пленных. После войны выпускник театрального училища устроился режиссером в Театре сатиры, и его первый спектакль «Наследники Рабурдэна» стал бенефисом Валентины Токарской. Но помощь преданного поклонника не способствовала возобновлению звездной карьеры. И в театре, и в кино дела у нее складывались, что называется, ни шатко, ни валко.

Однако она не опустилась, никогда не жаловалась на судьбу и умела дружить. У Валентины Георгиевны собирался карточный кружок: актрисы Татьяна Пельтцер, Ольга Аросева, Нина Корниенко и несколько подруг, далёких от театра. Актриса Наталья Селезнёва, тогда молоденькая коллега Валентины Георгиевны по театру, вспоминала: «Токарская для меня была женщиной-загадкой, мне хотелось постичь её тайну и стать в чём-то на неё похожей…».

Всего с 1956 по 1979 годы В. Токарская снялась в шести кинокартинах, в 1976-м даже в одном из первых выпусков «Ералаша». А еще за 30 лет, с 1959 по 1989 годы, приняла участие в шести телеспектаклях. Снова строки из воспоминаний Валентины Георгиевны: «В больших ролях я, действительно, снялась два раза. Это «Марионетки» и «Дело № 306»… В «Деле» я играла шпионку, которая работала в аптеке как обыкновенная советская служащая. Я как раз только вернулась из заключения, и режиссёр, видимо, решил, что я буду правдива в этой роли. Очень интересная работа, тем более что я очень люблю детективы, а это был первый советский детектив. У меня была большая сцена с Марком Бернесом, и он перед съемкой подсказывал мне, что и как можно лучше сделать. Мы с ним были приятелями. После выхода картины всех ругали, а хвалили почему-то только меня. И даже на улицах узнавали, подходили, говорили теплые слова».

Но этот фильм вышел в 1956-м. А к началу 1990-х Валентина Георгиевна уже жила в бедности, здоровье её ухудшилось. Родственников у неё не было, ролей в театре тоже. В те годы «Макдональдс» приносил старой актрисе обеды, которые она раздавала в театре голодным коллегам. Но в 1992–1993 гг. её жизнь резко изменилась: интерес общественности к В. Г. Токарской внезапно пробудился…

Народная артистка, «Неувядаемая», баронесса

Из книги С. Капкова «Эти разные, разные лица»: «В Московском академическом театре сатиры идет спектакль-концерт «Молчи, грусть, молчи!». На сцене — Александр Ширвиндт. Он объявляет: «Тридцатые годы. На этих подмостках существует Московский государственный мюзик-холл. Очаровательное, неповторимое, обаятельное время. Свидетельница этого периода жизни нашей сцены — актриса нашего театра Валентина Георгиевна Токарская. Мы так всуе произносим иногда имена, фамилии, а возникает целая легенда — Валентина Токарская, героиня знаменитой протазановской кинокомедии «Марионетки»… Валентина Токарская — звезда Московского мюзик-холла тридцатых годов…».


На сцену в сопровождении самого пластичного актера театра сатиры Юрия Васильева выходит ОНА, и каждый зритель, сидящий в зале в тот момент, верит, что перед ним — настоящая Звезда, настоящая Примадонна тех далеких лет. Сколько в ней женственности! Сколько кокетства! Сколько величия!



Пока на дворе — 1990 год. Валентину Токарскую уже почти никто не помнит, и ещё почти никто не знает, как бы парадоксально это не звучало. Новый виток её славы впереди…».

Года с 1992-93-го у неё стали брать интервью, интересоваться прошлым, снимать телепередачи, где она рассказывала о своей судьбе, да и приглашать в кино. Вновь прямая речь самой артистки, всё то же начало 1990-х: «А совсем недавно меня пригласили сразу три молодых кинорежиссера. В одном фильме я должна была сыграть старуху-убийцу из ХVI века, на съемки другого надо было ехать в Одессу, и я отказалась из-за дороги. Третий фильм — по Бредбери, «Вино из одуванчиков». Везде — главные роли. Но вышло так, что на первой же съемке после восьми часов непрерывной работы у меня от перенапряжения лопнули глазные сосуды, и я чуть не умерла. Так что все режиссеры перепугались: «Помрет старуха на площадке, потом за нее отвечай»… На съемках «Вина из одуванчиков» я попросила разрешения надеть очки — у меня опять было плохо с глазами. Мне не разрешили, пришлось отказаться. Так что эпизод какой сыграть — пожалуйста, а главную роль я не потяну».

Жаль, что после 1979-го В.Г. больше не снялась ни в одном художественном фильме. Но о ней самой был снята получасовая документальная лента «Валентина Георгиевна, Ваш выход!» — его поставила режиссер Вероника Токарская, однофамилица актрисы. Съемки шли тяжело, но режиссёр знала свое дело: подняла массу архивных документов, отыскала редкие кадры почти забытых кинолент. В результате в 1994 году вышел замечательный фильм. Он есть в открытых источниках, его можно найти довольно легко.

Кроме того, глава о Валентине Георгиевне вошла глава в книгу «Театр ГУЛАГа».

А 1 июня 1993 г. Указом президента России Б. Ельцина ей было внезапно, минуя звание заслуженной артистки РФ, присвоено звание народной артистки РФ — «за большие заслуги в области театрального искусства», назначена президентская пенсия. В театре снова появились роли. В 1994 году, после почти 10-летнего перерыва, у нее снова появилась роль в новом спектакле — РОЛЬ! Как она волновалась! К юбилею Ольги Аросевой было решено поставить спектакль «Как пришить старушку» по пьесе Джона Патрика. Режиссер Михаил Зонненштраль предложил Валентине Георгиевне роль Страхового агента, переделанную с мужской на женскую. Токарская моментально «загорелась»: это же эксцентрика, гротеск, лицедейство! Начала что-то придумывать. Старуха стала глуховатой, кривоногой, медлительной, но в то же время кокетливой и плутоватой. Она была не прочь позаигрывать с мужчиной и подчеркнуть старость другой женщины. Она появлялась на сцене настоящим пугалом, вызывая восторженные аплодисменты зрителей и лишний раз доказывая, что не боится выглядеть смешной и нелепой. Валентина Георгиевна волновалась, как девочка, и была счастлива, получив хвалу из уст главного режиссера театра Валентина Николаевича Плучека. После этого не прошло и года, как состоялась еще одна премьера — спектакля «Священные чудовища», бенефиса Веры Васильевой. Токарская появлялась в нем на мгновение, за полминуты до поклонов. И вновь та же история: все газеты иронизируют, ругают, критикуют, и все в один голос заявляют, что смысл и шарм всей пьесы проясняется лишь за минуту до её окончания, с появлением на сцене старейшей актрисы труппы.

Московский Дом Ханжонкова вручил Токарской приз под названием «Неувядаемая», российское дворянское общество присвоило титул баронессы.

Вот что пишет в книге «Эти разные, разные лица» Сергей Капков: «Валентина Георгиевна всерьез задумалась о бенефисе. Приятельницы Токарской пытались отсоветовать ей заниматься юбилеем: «Ну кому вы сейчас нужны? Зачем вам это? Кто придет? Давайте лучше встретимся в кругу друзей, коллег. И потом, у вас же по всем документам день рождения аж в декабре, и всю жизнь мы отмечали его в декабре, а тут вдруг вам стукнуло в голову собирать именно в феврале…». Действительно, в театре было записано, что Токарская родилась в декабре 1906 года, но настоящий день ее рождения — 3 февраля, и актриса отмечала его в домашнем кругу именно в этот день. Теперь она твердо заявила, что 90 лет хочет отпраздновать в феврале официально: «До декабря я могу не дожить!». В конце концов решили собраться в Доме актера.

Зал был переполнен. В проходах стояло с десяток телекамер. Море цветов. Вечер все никак не начинается. Как оказалось, Валентина Георгиевна перед выходом на сцену обнаружила, что забыла накрасить ногти. Она вновь села к зеркалу и с достоинством принялась за дело. «Я тебя убью!» — закричал режиссер шоу Александр Ширвиндт, но Валентина Георгиевна не обращала ни на кого внимания — она не могла себе позволить оскорбить Зрителя столь немаловажным упущением. Как только актриса совершила последний мазок, ее подхватил на руки кто-то из местных «богатырей» и помчался по узенькой лестнице к сцене, а Токарская всю дорогу кричала: «Осторожно, не смажьте мне лак!».

Заиграла музыка, молодежь театра запела песенку про Парагвай из «Марионеток», из-за занавеса вышла Токарская в роскошном белом платье от Вячеслава Зайцева, грациозная и женственная. Зал встал. А актриса произнесла:



— Я благодарна всем, кто пришел сегодня посмотреть на уценённый товар, сделанный в 1906 году.



Валентина Георгиевна шутила, блистала остроумием, пела и танцевала весь вечер, несколько раз меняла наряды. И никто не мог поверить, что ей 90 лет. И такого 90-летнего юбилея еще никто не видел. «Я очень благодарна всем, кто пришел на эту встречу, — сказала Валентина Георгиевна, прощаясь с залом. — Поскольку это мой последний юбилейный вечер, я хочу признаться, что я вас очень люблю, люблю всех зрителей и надеюсь, что еще что-нибудь да сыграю». — «Почему это твой последний вечер? — спросил Александр Ширвиндт. — А куда ты собралась? Помнится, десять лет назад, когда мы отмечали ее восьмидесятилетие, она тоже обещала, что это последний раз…».

Но все вышло именно так, как она сказала на своем блестящем бенефисе к 90-летию, где попрощалась со зрителями и призналась в своей любви к ним. Через месяц, 9 марта 1996, ее наградили Орденом Дружбы — «за заслуги перед государством, многолетнюю плодотворную деятельность в области культуры и искусства». Это была первая и последняя правительственная награда актрисы. А 30 сентября (точнее, в ночь с 30 сентября на 1 октября) 1996 года её не стало… Бог дал ей эти последние три года, чтобы она вновь почувствовала себя в какой-то степени счастливой. Похоронили актрису на Новом Донском кладбище.

НЕКОТОРЫЕ ПУБЛИКАЦИИ О В. Г. ТОКАРСКОЙ