Герои Коми: Григорий Маркович Литинский
А вот доступных сведений о самом Григории Марковиче Литинском сегодня крайне мало. Известно, что он родился в 1905 г. в г. Никополе Днепропетровской области. Получил неоконченное высшее образование — в первой половине 1930-х окончил Высшие литературные курсы. Жил в Москве, был беспартийным, работал журналистом, критиком в редакции журнала «Театр» (по другим источникам, журнала «Театрал»).
10 декабря 1940 г. был арестован Фрунзенским р/о Управления НКВД по Московской области. Особым Совещанием при НКВД СССР 15 марта 1941 года по обвинению в «антисоветской агитации» по ст. 58-10-11 УК РСФСР был приговорён к пяти годам исправительно-трудового лагеря. Срок отбывал в Устьвымском ИТЛ (ранее Усть-Вымском ИТЛ, Устьвымлаг), с 24 апреля 1941 г. — на Воркуте. Был освобожден 11 декабря 1945 года по отбытию срока, а 28 сентября 1955 года реабилитирован Верховным судом СССР.
Попав в Воркутлаг, опытный театральный журналист Григорий Литинский стал работать в культурно-воспитательной части (КВЧ) лагеря, а с образованием театра — уже в нём. В театре работал с осени 1944 по осень 1954 года: до своего освобождения в качестве заключённого, позднее как вольнонаёмный. И за 10 лет проделал огромную, с исторической точки зрения поистине бесценную работу…
Как вспоминает А. Клейн в статье «Заполярная драма»: «опереточный комик простак Борис Алексеевич Козин и сам, и в содружестве с Г. М. Литинским писали куплеты и миниатюры для концертного конферанса. Позднее в эту работу включилась (…) Т. Лещенко-Сухомлина». Так что мастер пера, конечно, нашёл применение в Воркутинском театре своему литературному таланту.
Очень, очень многое мы узнали о жизни театра тех лет из объёмных воспоминаний, написанных Г. Литинским. Вот несколько цитат из статьи «Заполярная драма»:
«Чтобы лучше представить себе положение заключенных артистов, стоит привести случай, произошедший с Мордвиновым в 1942 году, то есть за год до открытия театра, когда спектакли, вскоре вошедшие в репертуар театра, шли на сцене клуба. Вспоминает Г. М. Литинский, осужденный в 1940 году по статье 58 (пункт 10) на 5 лет и прибывший по этапу в Воркуту в декабре 1941 года, где вскоре познакомился с Б. А. Мордвиновым. «Однажды Борис Аркадьевич (Мордвинов. — Прим. ред.) позвал меня на премьеру сделанной им инсценировки повести В. Катаева «Шел солдат с фронта». После спектакля несколько раз давали занавес, артисты выходили на поклоны. Мордвинов же на сцену показаться не смел: режим есть режим… Но тут кто-то из начальства послал сказать Мордвинову, что разок и ему можно выйти на поклон.
…После спектакля его вызвали к директору клуба, где начальство похвалило зека Мордвинова и наградило его богатым сухим пайком… Мордвинов вернулся за кулисы, где я его ждал, поделился своей радостью… Мы направились в зону. Вахтеров было много, но запомнился один — по фамилии Шариков. Маленький, вертлявый, наглый, он наслаждался своей властью. Выгнать поскорее на работу, а при возвращении бесконечно долго мытарить голодных и уставших людей — было для него сущим удовольствием. Никто не умел так унизительно обыскивать, как Шариков. Особенно ненавидел вахтер пропускников. Он вообще не мог понять, как это зеки могут передвигаться без конвоя. Какой же это заключенный?!.. (У Мордвинова и Литинского были пропуска. — Прим. ред.). Возбужденные и радостные, возвращались мы и вошли в царство Шарикова — на беду, как раз сегодня дежурил он. Нет, Шариков не изощрялся более обычного, но именно сегодня Мордвинов не был защищен против обыкновенного хамства. …Он стоял и слушал поток грязной брани, которую изрыгал Шариков. А потом вдруг бурно зарыдал… Я попеременно глядел то на тоскующего Мордвинова, то на исходящего злой, подлой радостью Шарикова».
А вот что пишет А. Клейн о реконструкции здания театра в 1945 г., приводя воспоминания Г. Литинского:
«Театр выступал (…) преимущественно для вольнонаемных. Правда, среди них находилось немало недавних заключенных, только-только освободившихся и перешедших, точнее — переведенных на вольное поселение без права выезда из Воркуты. Старожилы Воркуты вспоминают, что за первые два года театр выезжал к заключенным не более двух-трех раз. Но за пределы самой Воркуты, в недалекую Абезь, где находилось управление 501-й стройки, прокладывавшей железную дорогу к Лабытнанги на берегу Оби, воркутинские артисты выезжали. Этому, вероятно, способствовали хорошие отношения между Мальцевым и начальником управления в Абези Барабановым. Барабанов тоже относился к тем начальникам, которые желали иметь для удовлетворения своего самолюбия «свой театр».
На этой почве начальники как бы соревновались друг с другом. Интересным примером всему вышесказанному может служить история постройки здания воркутинского музыкального драматического театра летом 1945 года.
Вспоминает Г. М. Литинский: «Неожиданно жизнь театра была резко нарушена. Однажды Мордвинова спешно вызвали с репетиции. Он вернулся совершенно растерянный и объявил: «Сегодня вечером мы выезжаем на гастроли в Абезь». А чтобы мы поняли, что это не шутка, добавил: — «Приказ Мальцева».
Не успели мы опомниться, как в театр ввалилась бригада рабочих, и они стали выносить кресла из зрительного зала. Прибыли грузовые машины, шоферы начали торопить нас с погрузкой декораций, костюмов и реквизита. К вечеру труппа отбыла на гастроли.
Чем были вызваны эти неожиданные и столь молниеносно организованные гастроли, первые в истории театра? Поговаривали (это было очень похоже на правду), что кутерьма возникла в результате пари, заключенного между Мальцевым и Барабановым… Он приехал по каким-то делам к нам в Воркуту, и Мальцев, конечно, пригласил его вечером в театр. Далее говорили, что Барабанов не мог скрыть своего разочарования при виде того, в каком жалком помещении ютится знаменитый Воркутинский театр, а азартный Мальцев пригласил Барабанова приехать через месяц на открытие нового театрального сезона в новом театральном здании… Прораб Потехин, научившийся строить быстро, будучи в свое время подрядчиком на Нижегородской ярмарке, не давал покоя Лунёву, а Мальцев наседал на Потехина. Строительство вели каторжники в три смены…
Свой рабочий день Мальцев весь этот месяц начинал с посещения строительства театра. Каждый раз он находил кучу упущений и разносил Потехина». В другом источнике читаем продолжение этого текста Г. Литинского: «Однажды прораб не выдержал и обратился к генералу, сдерживая ярость: «Я видел много генералов — царских, иностранных, временного правительства, но таких, как вы, еще не встречал!»… Раздался хохот. Смеялись все: Мальцев, его свита, каторжники. Отдышавшись, Мальцев произнес: «Ну, гляди, борода, не сдашь пятнадцатого объект, останешься без бороды…». И далее у А. Клейна: «15 сентября здание театра было готово, и вернувшиеся накануне артисты сыграли, как и было обещано, приготовленную в поездке оперетту Кальмана «Марица»… После открытия сезона труппе приказано было две недели обслуживать районы угольного бассейна, а в театре тем временем завершались работы… Так начался третий сезон нашего театра».
10 декабря 1940 г. был арестован Фрунзенским р/о Управления НКВД по Московской области. Особым Совещанием при НКВД СССР 15 марта 1941 года по обвинению в «антисоветской агитации» по ст. 58-10-11 УК РСФСР был приговорён к пяти годам исправительно-трудового лагеря. Срок отбывал в Устьвымском ИТЛ (ранее Усть-Вымском ИТЛ, Устьвымлаг), с 24 апреля 1941 г. — на Воркуте. Был освобожден 11 декабря 1945 года по отбытию срока, а 28 сентября 1955 года реабилитирован Верховным судом СССР.
Попав в Воркутлаг, опытный театральный журналист Григорий Литинский стал работать в культурно-воспитательной части (КВЧ) лагеря, а с образованием театра — уже в нём. В театре работал с осени 1944 по осень 1954 года: до своего освобождения в качестве заключённого, позднее как вольнонаёмный. И за 10 лет проделал огромную, с исторической точки зрения поистине бесценную работу…
Как вспоминает А. Клейн в статье «Заполярная драма»: «опереточный комик простак Борис Алексеевич Козин и сам, и в содружестве с Г. М. Литинским писали куплеты и миниатюры для концертного конферанса. Позднее в эту работу включилась (…) Т. Лещенко-Сухомлина». Так что мастер пера, конечно, нашёл применение в Воркутинском театре своему литературному таланту.
Очень, очень многое мы узнали о жизни театра тех лет из объёмных воспоминаний, написанных Г. Литинским. Вот несколько цитат из статьи «Заполярная драма»:
«Чтобы лучше представить себе положение заключенных артистов, стоит привести случай, произошедший с Мордвиновым в 1942 году, то есть за год до открытия театра, когда спектакли, вскоре вошедшие в репертуар театра, шли на сцене клуба. Вспоминает Г. М. Литинский, осужденный в 1940 году по статье 58 (пункт 10) на 5 лет и прибывший по этапу в Воркуту в декабре 1941 года, где вскоре познакомился с Б. А. Мордвиновым. «Однажды Борис Аркадьевич (Мордвинов. — Прим. ред.) позвал меня на премьеру сделанной им инсценировки повести В. Катаева «Шел солдат с фронта». После спектакля несколько раз давали занавес, артисты выходили на поклоны. Мордвинов же на сцену показаться не смел: режим есть режим… Но тут кто-то из начальства послал сказать Мордвинову, что разок и ему можно выйти на поклон.
…После спектакля его вызвали к директору клуба, где начальство похвалило зека Мордвинова и наградило его богатым сухим пайком… Мордвинов вернулся за кулисы, где я его ждал, поделился своей радостью… Мы направились в зону. Вахтеров было много, но запомнился один — по фамилии Шариков. Маленький, вертлявый, наглый, он наслаждался своей властью. Выгнать поскорее на работу, а при возвращении бесконечно долго мытарить голодных и уставших людей — было для него сущим удовольствием. Никто не умел так унизительно обыскивать, как Шариков. Особенно ненавидел вахтер пропускников. Он вообще не мог понять, как это зеки могут передвигаться без конвоя. Какой же это заключенный?!.. (У Мордвинова и Литинского были пропуска. — Прим. ред.). Возбужденные и радостные, возвращались мы и вошли в царство Шарикова — на беду, как раз сегодня дежурил он. Нет, Шариков не изощрялся более обычного, но именно сегодня Мордвинов не был защищен против обыкновенного хамства. …Он стоял и слушал поток грязной брани, которую изрыгал Шариков. А потом вдруг бурно зарыдал… Я попеременно глядел то на тоскующего Мордвинова, то на исходящего злой, подлой радостью Шарикова».
А вот что пишет А. Клейн о реконструкции здания театра в 1945 г., приводя воспоминания Г. Литинского:
«Театр выступал (…) преимущественно для вольнонаемных. Правда, среди них находилось немало недавних заключенных, только-только освободившихся и перешедших, точнее — переведенных на вольное поселение без права выезда из Воркуты. Старожилы Воркуты вспоминают, что за первые два года театр выезжал к заключенным не более двух-трех раз. Но за пределы самой Воркуты, в недалекую Абезь, где находилось управление 501-й стройки, прокладывавшей железную дорогу к Лабытнанги на берегу Оби, воркутинские артисты выезжали. Этому, вероятно, способствовали хорошие отношения между Мальцевым и начальником управления в Абези Барабановым. Барабанов тоже относился к тем начальникам, которые желали иметь для удовлетворения своего самолюбия «свой театр».
На этой почве начальники как бы соревновались друг с другом. Интересным примером всему вышесказанному может служить история постройки здания воркутинского музыкального драматического театра летом 1945 года.
Вспоминает Г. М. Литинский: «Неожиданно жизнь театра была резко нарушена. Однажды Мордвинова спешно вызвали с репетиции. Он вернулся совершенно растерянный и объявил: «Сегодня вечером мы выезжаем на гастроли в Абезь». А чтобы мы поняли, что это не шутка, добавил: — «Приказ Мальцева».
Не успели мы опомниться, как в театр ввалилась бригада рабочих, и они стали выносить кресла из зрительного зала. Прибыли грузовые машины, шоферы начали торопить нас с погрузкой декораций, костюмов и реквизита. К вечеру труппа отбыла на гастроли.
Чем были вызваны эти неожиданные и столь молниеносно организованные гастроли, первые в истории театра? Поговаривали (это было очень похоже на правду), что кутерьма возникла в результате пари, заключенного между Мальцевым и Барабановым… Он приехал по каким-то делам к нам в Воркуту, и Мальцев, конечно, пригласил его вечером в театр. Далее говорили, что Барабанов не мог скрыть своего разочарования при виде того, в каком жалком помещении ютится знаменитый Воркутинский театр, а азартный Мальцев пригласил Барабанова приехать через месяц на открытие нового театрального сезона в новом театральном здании… Прораб Потехин, научившийся строить быстро, будучи в свое время подрядчиком на Нижегородской ярмарке, не давал покоя Лунёву, а Мальцев наседал на Потехина. Строительство вели каторжники в три смены…
Свой рабочий день Мальцев весь этот месяц начинал с посещения строительства театра. Каждый раз он находил кучу упущений и разносил Потехина». В другом источнике читаем продолжение этого текста Г. Литинского: «Однажды прораб не выдержал и обратился к генералу, сдерживая ярость: «Я видел много генералов — царских, иностранных, временного правительства, но таких, как вы, еще не встречал!»… Раздался хохот. Смеялись все: Мальцев, его свита, каторжники. Отдышавшись, Мальцев произнес: «Ну, гляди, борода, не сдашь пятнадцатого объект, останешься без бороды…». И далее у А. Клейна: «15 сентября здание театра было готово, и вернувшиеся накануне артисты сыграли, как и было обещано, приготовленную в поездке оперетту Кальмана «Марица»… После открытия сезона труппе приказано было две недели обслуживать районы угольного бассейна, а в театре тем временем завершались работы… Так начался третий сезон нашего театра».
И ещё кое-что из воспоминаний Г. Литинского: «Странная смесь из вольнонаемных и заключенных здесь никого не удивляет. Привыкли. Привыкли, что из зоны приводят под конвоем артиста-зека, вольнонаемный скрипач Миллер (действующее лицо драмы Ф. Шиллера «Коварство и любовь») его подкармливает. В зале странная публика. Администратор не рискует пускать в продажу «бронированные» места, покамест не обзвонит их владельцев. Начальник любит свой театр, как отец любит своего первенца, и не прощает равнодушия к нему. Когда в театре дела плохи, администратор пускает слух, будто «сам» собирается сегодня в театр, и тогда зал бывает полон. Впрочем, к этому сильнодействующему средству редко приходится прибегать. Здесь привыкли ходить в театр, как в кафе — каждый вечер. Прослушают любимую арию и возвращаются в буфет, где утоляют жажду шампанским. Начальство покрупнее оккупировало кабинет администратора. Им носят туда выпивку и закуску…».
Воспоминания Григория Марковича Литинского «Театр за Полярным кругом» в машинописном виде хранятся в фондах Воркутинского музейно-выставочного центра.
Под каток ГУЛАГа попал не только Г. Литинский — в лагерях пострадали сразу несколько членов его семьи. Сайт «Бессмертный барак» сообщает подробности осуждения и заключения жены Григория Марковича — Ноэмии Исааковны Рубинштейн. Она была на шесть лет моложе Григория Марковича, работала учителем истории в школе. Арестована 23 октября 1940 г. (на полтора месяца раньше своего мужа) всё тем же Фрунзенским р/о Управления НКВД по Московской области. В тот же день и по той же статье, что и её муж, 15 марта 1941 года по обвинению в «антисоветской агитации» по ст. 58-10-11 УК РСФСР Особым Совещанием при НКВД СССР была приговорена к пяти годам исправительно-трудового лагеря. Срок жена Г. Литинского отбывала в Казахстане, в Карагандинском исправительно-трудовом лагере КАРлаг. Была освобождена 25 октября 1945 года по отбытию срока, реабилитирована Московским городским судом 20 февраля 1956 года.
У Г. Литинского и, надо понимать, Н. Рубинштейн было два сына: Даниил 1933 года рождения и Алексей 1939 года рождения. Что стало с ними после ареста Григория Марковича и Ноэмии Исааковны (младшему тогда был всего год), мы на данный момент не знаем — сведений в открытых источниках не найдено…
Одновременно с Ноэмией Исааковной, 23 октября 1940 г., был арестован её брат Лев Исаакович Рубинштейн (до ареста — химик-младший научный сотрудник Академии наук). Он был осуждён в тот же день, тем же «судом» и по той же статье, что и его сестра Ноэмия с мужем Григорием. Так же получил пять лет исправительно-трудового лагеря, срок отбывал в Воркуте, был освобожден в 1946 году по отбытию срока и реабилитирован Московским городским судом 20 февраля 1956 года. А вот сестра Ноэмии, Цецилия Исааковна Кин, была арестована ещё в 1938-м. 16 мая 1938 года Особым Совещанием при НКВД СССР по обвинению «ЧСИР» (член семьи изменника родины) была приговорена к восьми годам исправительно-трудовых лагерей. Конечно, и она была реабилитирована — 23 июля 1955 года, Военной Коллегией Верховного Суда СССР. Цецилия Исааковна, ровесница Григория Марковича, трудилась на совсем не рядовых должностях: была референтом 3 Западного отдела Народного комиссариата иностранных дел СССР, работала в газете «Комсомольская правда» (1925 — 1927), в корпункте ТАСС, референтом отдела печати полпредства СССР во Франции (1933 — 1936), была литературным критиком, литературоведом и публицистом. После смерти в январе 1992 г. (на 87-м году жизни) была похоронена в Москве на Ваганьковском кладбище.
Как видим, под каток репрессий попали сразу несколько членов семьи Григория Литинского: сначала старшая сестра его жены, затем его жена и её младший брат, а спустя полтора месяца НКВД-шники добрались и до него. Однако к 1945-46 годам у них закончились сроки, к 1955-56 годам все они были реабилитированы.
И с 1956 г. Григорий Маркович Литинский жил в Москве, печатался в журналах «Театр», «Театральная жизнь» и др. Написал много миниатюр и инсценировок, а также пьесу «Иван Куратов», таким образом оставив свой след в культуре Республики Коми. Вот что об этом пишет в статье «О чем рассказала афиша?» сотрудница Национальной библиотеки РК, главный библиотекарь отдела краеведческой и национальной литературы Ия Табаленкова:
«Автором пьесы «Иван Куратов» (авторское название «Уездный плен») являлся Григорий Маркович Литинский (1905-1987), московский театральный критик и драматург, судьба которого не по своей воле связана с Воркутой, где он отбывал исправительный срок. В течение десяти лет с 1944 по 1954 годы работал в Воркутинском театре администратором и внештатным заведующим литературной частью и в дальнейшем стал летописцем, оставив настоящие яркие воспоминания о театре.
Автор был очарован и воодушевлен масштабом фигуры национального героя, человека большой эрудиции и исключительных способностей, одаренного поэта. Да и был повод — 85-летие памятной даты, связанной с И. А. Куратовым. За полгода до премьеры на страницах республиканской газеты «Красное знамя» была опубликована первая картина 3-го действия многоактной пьесы «Иван Куратов» (на русском языке).
Судя по отрывку, действие пьесы происходит в уездном провинциальном городке Усть-Сысольске и охватывает последний период жизни Ивана Куратова на родной земле с 1861 по 1865 годы, перед отъездом в Казахстан. Иван Куратов предстает поэтом, чьи песни звучат на Соборной горе, месте гуляний молодежи, душевным и искренним человеком, близким к простому народу. Как к человеку весьма образованному к нему обращаются за советами в разрешении сложных ситуаций. По сюжету Куратов отводит беду от одной из героинь пьесы.
Премьерный показ спектакля на сцене театра состоялся вечером 8 ноября 1960 года, был он на коми языке. (…) Перевод пьесы на коми язык осуществил С. И. Ермолин. (…) Афишу, как и сам спектакль, оформляли художники театра Д. У. Ахметзянов и Г. М. Батуков, тиражирована в республиканской типографии в количестве 2000 экземпляров. Афиша, как артефакт в единственном экземпляре сохранилась и имеется в фондах Национальной библиотеки Республики Коми. В подтверждении этого театрального события в фондах Литературного музея И. А. Куратова сохранилась программа к данному спектаклю».
После премьеры спектакля вышли рецензии на него: критики нашли изрядное количество недостатков в пьесе. Как далее пишет И. Табаленкова, «судя по объявлениям в газете, постановка выдержала лишь шесть выходов. Пьеса была снята с репертуара театра и надолго забыта. Кто был прав в этой дискуссии — нам остаётся только догадываться. Ведь тогда зачастую на первое место в произведениях искусства ставились не творческие, а политические задачи. Однако стоит отметить заслугу Григория Литинского, который первым сделал попытку посвятить пьесу судьбе и творчеству основоположника коми литературы Ивана Куратова».
Г. М. Литинский прожил больше 80 лет, уйдя из жизни в 1987 году. А мы, наследники его со товарищи, читаем воспоминания Григория Марковича и не устанем благодарить его за них.
